Во время обсуждения. Скрин видео
Как родилось литвинство
Андрей Казакевич отметил, что современный феномен литвинизма был результатом поисков местными интеллектуалами в условиях формирования модерновых наций своей тождественности:
«Ты, кажется, и не литовец и не поляк. Хотя некоторые вливались в литовское национальное движение, кто-то в польское или белорусское. Но в любом случае очевидным было требование чего-то своего. Те, кто серьезно относился к своей идентичности, должны были себя как-то дистанцировать от литовцев, придумать какую-то новую лексику для этого.
В 1920-е годы польскоязычные интеллектуалы придумали термин «литувисы». Термин «литвины» позволял отличать себя от «литувисов», говоривших на литовском языке. В то время появляется идея, что есть Литва и есть Жмудь. И соответственно мы не такие, как литовцы».
Почему литвины не смогли сформироваться в нацию
Казакевич считает, что идея литвинства как политической нации не реализовалась, так как не было не только политических, но и культурных институтов (язык, литература, религия). Этому препятствовало и то, что бывшая территория Великого Княжества Литовского, в котором находятся истоки литвинства, была разделена между различными государствами.
Алексей Ластовский упоминает о попытках создания политических институтов кругами интеллигенции, в которые входили Евстахий Тышкевич, Адам Киркор, Владислав Сырокомля.
«Если еще в начале ХІХ века у местной шляхты в целом было польское историческое самосознание, то начиная с 1820-х годов начинает выстраиваться новый миф Литвы. В нем было присвоение языческого прошлого и отсылка к крайнему периоду ВКЛ как к некоему «золотому веку». Этот миф очень сильно расходился с польской версией истории. И он очень сильно культивировался и распространялся.
Это привело и к созданию отдельных культурных институтов, например, Виленского музея древностей, который должен был распространять новую версию истории. Но это движение было подорвано восстанием 1863-1864 годов».
По мнению Казакевича, литвинство как культурный проект хорошо работало, но на политическом уровне не видно никаких примеров успешных партий, идеи которых объединяли бы все народы. Были попытки создания «краевых» организаций, но их трудно назвать успешными, так как они не сумели организовать массовой мобилизации. Идеи польского, литовского и белорусского национализма смогли это сделать.
Ластовский считает, что идеи литвинства, рожденные в среде интеллектуалов и основанные на образах из давней истории, не были понятными простым людям:
«Крестьянин хорошо понимает, когда ему говорят о цели добиться лучшей доли и земли, а когда ему рассказывают о всяких древних князьях, то это очень далеко от его потребностей».
В результате, как замечает Казакевич, литвинство осталось на уровне культурного феномена и до сегодняшнего дня даже в белорусском контексте все эти версии и апелляции к этой традиции никогда не выходили на политический уровень.
Как в ХХ веке соотносился литвинизм и белорусский национализм
Ластовский вспоминает, что Ян Станкевич призывал к тому, чтобы заменить термином ««Великая Литва» термин «Белая Русь». И сейчас находятся сторонники такого взгляда.
Казакевич отмечает, что из-за литвинизма часть белорусского национального движения пыталась отмежеваться от России:
«Это желание было настолько сильным, что им даже само слово Русь не нравилось. И если упомянуть начало ХХ века, то кроме «Литвы» был еще термин «Кривия», который пропагандировал Вацлав Ластовский, и в котором много места отводилось тому, что позже назовут «балтским субстратом» в формировании белорусской народности.
Эта идея должна была разрушать миф об общерусской народности, триедином народе. И если в 1980—1990-х годах это выходит на поверхность, то остается близким идеям, высказываемым в начале века.
Николай Ермолович пытался присвоить ВКЛ, много писал о балто-славянском синтезе. Но при этом был целый спектр соображений. И тех, кто говорил, что ВКЛ — исключительно белорусское, созданное белорусами на территории Беларуси, всегда было меньшинство. И в историографии несмотря на тот подъем, который создал Ермолович, сложился консенсус, что ВКЛ — литовско-белорусское государство»
Современные дискуссии
Ластовский замечает, что консенсус относительно взгляда на ВКЛ как литовско-белорусское государство существует в среде профессиональных историков, а вот сознание масс захватывают другие культурные агенты, такие как газета «Секретные исследования» или книжная серия, которую издавал Анатолий Тарас.
Казакевич объясняет, что после 1990-х радикализированная версия о том, что ВКЛ исключительно белорусское государство, не имело никакого серьезного развития в белорусской историографии, хотя некоторые идеи Ермоловича получили признание. Особенно взгляд на Полоцкое княжество как первое белорусское государство. Так, в официальной «Гісторыі беларускай дзяржаўнасці» идея независимости Полоцкого княжества активно используется.
Но идея о белорусскости ВКЛ «пошла в массы» благодаря публицистам, которые ее продвигали с помощью публикаций в различных газетах и журналах:
«Нельзя говорить, что все в это поверили, но где-то оно «стало играть», что и формирует одну из частей современного феномена литвинства. Остаются и те, кто под литвинством понимает польскоязычную шляхетскую традицию».
Ластовский обращает внимание на то, что сегодня одна из современных версий литвинства продолжает интеллектуальную традицию, связанную с Вильнюсом, польскоязычной интеллектуальной средой. В ней большее внимание к традиции ВКЛ, симпатия к польскому языку, Мицкевичу. И она близка к идеалам краевцев.
С другой стороны, замечает Казакевич, есть радикальная версия. Ее сторонники вообще перестали считать себя белорусами:
«Они вообще вышли из белорусского поля. Считают себя литвинами. Белорусы для них какие-то русифицированные люди. А сами они — продолжатели старой традиции, которые не имеют ничего общего с белорусами. Но при этом используют белорусский язык».
Казакевич упоминает идею, которая была высказана в журнале «Литуания», выходившем в начале 2000-х, о разделении Беларуси на западную — Литуанию — и Восточную — Беларусь. Но наиболее плодотворной, на его взгляд, стала стратегия инкорпорации, которая нашла больше всего сторонников.
Радикальные взгляды
Ластовский отмечает, что сегодня наблюдается активность отдельных индивидов с подобной стратегией поведения:
«Мы видим, что в Интернете появляются группы троллей, которые нападают на белорусов и говорят, что «у вас «быдляцкае» название и «быдляцкае» сознание». И параллельно идут нападки на литовцев, которых называют жемойтами, которые украли название «Литва» и нашу историю. И соответственно приводится, что у них не было культуры, письменной речи и так далее».
Казакевич уточняет, что для радикализированного польскофильского литвинства главным врагом выступает Россия и белорусы. А для литвинства, основанного на белорусском литвинстве, на идеях, что ВКЛ — белорусское государство, основными врагом являются литовцы.
Ластовский обращает внимание на тот факт, что все эти группы не создают своего собственного продукта, речь идет только о привлечении внимания к себе через распространение ненависти:
«Если вы считаете, что нужно переформатировать сознание белорусов, то начинайте с этим работать. Надо тогда какой-то журнал делать, создавать свои версии истории, писать книги. Потом переходить на уровень политических движений. Проводить мобилизацию. Если вы хотите что-то поменять, то нужно в этом направлении работать. Но ничего не происходит. Даже нет какого-то сайта, который мог бы быть интеллектуальной платформой».
Почему литовцы боятся литвинизма
На взгляд Казакевича, одна из причин, почему литвинизм кажется литовцам массовым движением, заключается в том, что активные литвины их агитируют, в результате завязываются дискуссии, в ходе которых высказываются взаимные оскорбления. Происходит обмен провокациями. И это разрастается.
«Это фактор влияния. Если ты хочешь влиять на определенное сообщество, то ты можешь через таких троллей или провокации постепенно формировать образ. Тем более, что мало кто из литовцев понимает, что происходит в Беларуси, какой там культурный контекст, какое влияние эти люди там имеют. Он просто видит, что какие-то белорусы в интернете постоянно унижают Литву. И я думаю, что негативная реакция связана больше с унизительными высказываниями, чем с самими идеями».
В результате, добавляет Ластовский, радикализм отдельных групп в восприятии литовцев распространяется на весь феномен литвинизма. Он представляется опасным и радикальным, угрозой национальной безопасности Литвы. Ведь эти идеи враждебны литовской государственности и литовской идентичности. Если это проецировать дальше, то получается, что белорусская эмиграция в Литву также приобретает деструктивный характер.
Казакевич отмечает, что в итоге белорусы стали фактором внешней политики Литвы, чего никогда раньше не было. Надо еще учитывать влияние на него массовой миграции из Беларуси. Все это приводит к росту в стране антибелорусских настроений.
Читайте еще:
Александр Кравцевич: Литвинство — выдумка врагов, которую поддержали дураки
