— В каком вы сейчас настроении?
— Боже мой, погода прекрасная, впереди лето, я испытал массу поддержки от людей. В общем, жизнь — чудо, а испытания, которые Бог присылает… Так и спасибо ему за это. То что со мной произошло, во-первых, было предсказуемо, во-вторых, это малость по сравнению с тем, как страдают люди за решеткой, сколько у нас поломанных судеб. Поэтому держусь, всё хорошо.
— Вы говорите, что это было предсказуемо. Почему вы думали, что вас уволят?
— Не хочу копаться в грязном белье. Никто не виноват в произошедшем: люди на руководящих должностях себе не принадлежат — они принадлежат системе, которой служат. Всё это и смешно, и горько.
— Зная о рисках, вы продолжали высказываться, в том числе в соцсетях, — почему?
— (Смеется) Мне говорили, что не надо. Я на самом деле жду чего-то худшего — впрочем, как каждый из нас — и думаю, так оно и будет. Мы живем как на минном поле. Не знаю почему. Как говорят, «я иначе не мог», хотя, может, это неумно и неосторожно. Возможно, совесть подсказывает, что делать, или эмоциональность излишняя. Я много думаю о том, что происходило, происходит и будет происходить. Хочется прийти к какому-то ответу, но у меня его нет. Не знаю. Один живет, чтобы просто жить и жили его дети, — и это нормально, а другой руководствуется какими-то большими измерениями. Я советую каждому хотя бы как-то обозначать свою позицию, иначе мы совсем покатимся в пропасть — мы и так катимся, но ведь не по своей воле. Отвратительно будет, если мы собственными руками для себя и детей выстроим тюрьму.
— Можно ли было после августа продолжать работать в государственном театре как раньше?
— Тоже вопрос, кстати, и директор театра мне его задал. Мы же не просто сказали друг другу «до свидания», мы поговорили и он попытался донести мне свою позицию. Каждый же, включая омоновца какого-нибудь, имеет свое оправдание — никто не скажет, что служит злу. И вот директор меня таким образом попрекнул — и я согласился. Да, моя совесть была не совсем чистой. Поэтому увольнение — на самом деле некое освобождение, мне стало в чём-то легче, хотя это и утрата возможности профессионального роста. Ведь театр Горького не последний по числу личностей, рядом с которыми можно развиваться. Но не этот театр — будет что-то другое, уже есть предложения. К тому же, никогда одной этой работой не ограничивался.
— Каково это распрощаться с театром по такой причине?
— О, Бог мой, конечно, большой радости нет, но опять же это было предсказуемо. Интересный вопрос — а что дальше? Как культура может существовать в таких условиях, когда она сама по себе предполагает выражение личностью той или иной позиции? Без этого получается просто халтура, обслуживание чужих интересов. В СМИ это называется пропагандой. Выходит, дальше мы будем только веселить людей и ставить комедии?..
Читайте также:
Из Русского театра уволили Маляваныча
Маляваныч о сутках в Жодино: В подъезде соседи повесили плакат, что гордятся мной. А возле тюрьмы встречала треть театра
Родные рассказали, как задержали легендарного Маляваныча
