Виталий и Богуслав Цыганковы.
«Праздник прошел? Теперь я могу, чтобы никому не портить настроение, описать, как сына схватили люди в штатском, а жену кинули «мордой в асфальт». Так сказать, «После бала».
Я вчера в течение дня рассказывал в Фейсбуке, что в 12 часов сына задержали на Я. Коласа, где он фотографировал то, что там происходило. Он вообще специально для этого и приехал в Минск — поснимать День Воли для студенческого фотопроекта. В три часа его освободили из Первомайского РУВД, и мы, после всех нервов и волнений, счастливые, что все закончилось, всей семьей пошли на праздник к Оперному.
В 17:50 выходим «из зоны» на улицу Янки Купалы. Еще понаблюдали показательную сценку, когда на выходе милиционеры вежливо, но настойчиво требовали у парня снять и спрятать б-ч-б флаг. Я говорю, вот красноречивая метафора сегодняшнего дня — островок свободы закончился, выход в реальный мир.
Ладно, вышли, идем вниз по улице, я немножко спереди. Вдруг слышу крики жены. Поворачиваюсь, смотрю, два огромных громилы в штатском схватили Богуша с двух сторон и тащат по улице. Оля подскочила к ним, но один из них так ее толкнул, что она отлетела метра на два и упала на асфальт, едва не оказавшись на проезжей части. Я подбегаю к ней, поднимаю — она говорит, беги за Богушем. Я подбегаю, перегораживаю им путь, они меня отодвигают, говорю, я журналист, требую представиться, они молчат. Здесь неожиданно подъезжает синий бус, и Богуша заталкивают туда.
Забегая вперед, скажу, что все это время я пытался разобраться, почему именно Богуш. Начнем с того, что у него и на нем вообще не было НИКАКОЙ символики. Он не является активистом каких-то политических сил, на митинги почти никогда не ходил, уже второй год учится в Польше, сейчас — в киношколе в Лодзи. Единственная «крамола» — он был с большим фотоаппаратом. У меня нет никакого другого объяснения, кроме того, что омоновец, которому хотелось кого-то взять, запомнил Богуша еще на Я.Коласа и, увидев знакомое лицо, сказал себе «фас».
Но рассуждения были потом, а пока, сразу после похищения, мы в шоке, Оля плачет, ее куртка испачкалась и порвалась, локти содрала даже через куртку и свитер, колено болит. Хорошо, что рядом случайно оказалась Инна Студинская, которая, увидев Олю в таком состоянии, остановилась и весь вечер нам помогала — большое ей спасибо. Я иду наверх, к выходу, разбираться с милиционерами. «Обычные», в форме, нормально отвечали на мои вопросы, но двое в штатском, с наушниками, не сказали мне ни слова, просто стояли как мумии.
Нам советуют писать заявление об исчезновении человека. И начинают собирать данные. И тут на арену выходит та особенность белорусской системы, которую можно назвать «ничего не знаем, а если и знаем, то не скажем». Дело в том, что мы запомнили номер автомобиля, и постоянно говорим об этом милиционерам. И я вот сейчас понимаю, что все они прекрасно знают, что это за машина, но нам все время отвечают — «разберемся, не волнуйтесь, не спешите» и так далее.
Нас усаживают в милицейский воронок, и везут в Центральное РУВД оформлять заявление. Подъезжая к зданию, мы видим тот самый синий мини-бус похитителей. Честно говоря, сразу стало легче: значит, Богуш здесь. Но игра «ничего не знаем» продолжается, и доходит уже до конкретной тупости. Меня приглашают внутрь здания к сотруднику писать заявление. Я ему говорю — «ясно, что мой сын у вас. Мне не надо заявление, скажите, где он, и что будет дальше». — «Не учите меня, что делать».
Через час очереди меня приглашают в кабинет писать заявление. Минут 10 все оформляем, потом заходит другой сотрудник. «Это кто?» (обо мне). — «Заявитель». — «А что случилось?» — «Исчезновение сына». — Обращается ко мне — «И часто сын исчезал?» — Я говорю: «Нет, никогда, пока сегодня неизвестные не посадили его в машину, которая стоит в вашем дворе». — «Так это с митинга? Он у нас, оформляют протокол административный». — Я: «Я уже 2 часа добиваюсь, чтобы мне именно это и сообщили, что он у вас. Зачем здесь тратят свое рабочее время два сотрудника, составляют заявление, которое никому не нужно?» — «Разберемся».
Богуша действительно привезли в это РУВД, притом в авто он спросил у омоновцев, нравится ли им их работа, на что ему посоветовали помолчать. В РУВД он не хотел фотографироваться и сдавать отпечатки пальцев — но ему сказали, что заставят физически. Протокол не подписал: во-первых, там ни слова правды, во-вторых, несмотря на всю аполитичность, все же определенные инструкции, что делать в подобных ситуаций, в нашей семье давно проговорены.
Нам сказали, что его повезут на Окрестина, и в понедельник будет суд. Но где-то в 20.30 Богуша отпустили — видимо, изменилась генеральная линия. Теперь ждем повестку в суд.
Что имеем в итоге праздника? Богуш отсидел два раза за день, я впервые в жизни активно жру таблетки от давления, Оля в синяках, и, возможно, придется делать снимок колена.
Но я сразу скажу: то, что с нами произошло, не должно и не будет никак влиять на мои политические оценки, их объективность, я не стану ненавидеть режим больше чем раньше. Просто это уже происходило с тысячами граждан Беларуси, и моя боль здесь ничем не больше боли и страданий других.
И поэтому я спокойно, без всяких личных эмоций, могу констатировать то, что и раньше — что мы по-прежнему живем в агрессивно-полицейском государстве, где царит полное беззаконие. Где любого человека без какой бы то ни было причины могут схватить на улице и в итоге посадить на сутки. Где власть держится на силовых структурах, в которых преобладают два вида — дебилы-садисты и равнодушные исполнители, которые, если будет приказ, с одинаковым энтузиазмом станут оформлять протоколы за административное правонарушение или протоколы на отправку в газовые печи. Пока еще власть не дает им такой приказ, но они в любой момент с удовольствием готовы устроить снова 19 декабря.
И каждый раз, когда мне придется обсуждать «либерализацию», у меня перед глазами будет стоять тот момент, когда Оля лежит на асфальте».
