Часто можно услышать, что деревня Западной Беларуси противостояла советизации, а деревня восточной — нет. Так ли это было? Возможно, миф о «независимых» западниках и «смиренных» восточниках возник потому, что о западнобелорусских событиях просто больше информации: мы могли многое услышать от свидетелей. А на востоке те самые процессы происходили на двадцать-тридцать лет раньше.
Много информации о положении в Восточной Беларуси 1920-30-х дают докладные записки сотрудников райкомов, политотдела, ОГПУ с мест.
Во второй половине 1920-х колхозы в БССР обрабатывали только 1% земли сельскохозяйственного назначения. Они создавались преимущественно на бывших помещичьих или государственных землях. И от тех, кто вступал в колхозы, не требовали отдать свою землю. Еще одним источником создания колхозов стало наделение землей евреев. К 1927 году в БССР насчитывалось 369 колхозов, из которых 145 было еврейских.
Несмотря на пропаганду, придание колхозам лучших земель, льгот, займов, кредитов, крестьяне не стремились вступать в колхозы. Мощным аргументом в пользу коллективизации должны были стать тракторы, которые колхозам обещали в ближайшем будущем. Но уже существующие колхозы не могли служить хорошим примером для остального крестьянства.
Александр Грубе. Раб, который освобождается. 1927. Из коллекции Национального художественного музея.
Второе крепостничество
Коллективизация в БССР, как и по всему СССР, активизировалась с середины 1929. На это время в колхозы были объединены около 1,4% хозяйств, а через полгода — под 60%, а в ряде районов Полесья — и до 90%!
Процесс шел принудительно. Если в 1929 по СССР было зарегистрировано 1307 мятежей, то в 1930 их количество выросло в десять раз: произошло 14 тысяч выступлений, в которых участвовало более 3 миллионов крестьян! Это была крупнейшая волна протестов против советской власти. В БССР, по неполным данным, только за первые три с половиной месяца 1930 года произошло более 500 крестьянских выступлений.
Власть была вынуждена отступить. 2 марта 1930 в газете «Правда» вышла статья Сталина «Головокружение от успехов». Вину за «перегибы» во время коллективизации Сталин возложил на местных исполнителей. Та статья стал индульгенцией для крестьян. Стоимость номера «Правды» с «Головокружением» на черном рынке доходила до 10 рублей! Крестьяне показывали газету и ссылались на Сталина, который сказал, что «рано еще строить колхозы».
Однако к началу 1932 большевики снова загнали в колхозы более половины крестьянских хозяйств. Тогда крестьяне придумали другой выход: зимой они «были» в колхозе, а как наступала пора сеять, массово выходили оттуда. «Органы» с мест сообщали в Минск, что заявления о выходе из колхозов предоставлялись коллективные, причем на некоторых подписи стояли вокруг текста, чтобы скрыть, кто подписался первым.
Крестьяне оценивали колхозный строй как второе крепостное право: «При царе работали на помещиков, а при советской власти — на коммунистов». Об отношении к колхозу как ко второму крепостничеству свидетельствует заявление колхозника Полоцкого района в райком партии: «Просьба освободить меня и считать свободным гражданином».
Доверия к государству восточнобелорусские крестьяне не имели. Отмену карточной системы в 1934 — об этом трубили как о радикальной экономической реформе — крестьяне восприняли как очередной обман: «Отменили, когда у крестьянина не стало денег». Без «большого подъема» восприняли и снижение нормы поставки зерна в 1936: «Мы только и слышим — партия, а что дала партия? Она дала нам землю навечно, но нам надо вечно отдавать хлеб государству».
Лазейки, чтобы выживать
В кризисные 30-е среди крестьян стремительно ширились фантастические слухи, мистические настроения. Известны случаи, когда евангелисты демонстративно жгли имущество, заявляя: «Нам этого ничего не нужно, поскольку скоро наступит конец света». Некоторые говорили, что вступление в колхоз означает продажу души дьяволу.
Одним из «козырей» коллективизации было обещание дать крестьянам сельхозтехнику. На фото: один из первых тракторов на полях Беларуси, совхоз «Красная звезда», 1924
На 1937 около 30% крестьян еще оставались единоличниками. Документы показывают, какие лазейки находили крестьяне, чтобы выживать. Единоличник имел право содержать лошадь, а колхозник имел больший приусадебный надел. И крестьянин отдавал семью в колхоз, а сам шел на торфоразработки или заготавливать лес для шахт Донбасса. Пока в 1939 у единоличника не забрали лошадь (сделали неподъемный налог в 500-600 рублей), можно было заработать: возить лес, пахать колхозникам, пахать единоличникам.
К концу 1934 процент коллективизированных хозяйств в БССР составлял 72,6%, а на начало 1939 года — 90%. Процент рос и за счет сокращения количества крестьянских хозяйств, значительная часть которых была вообще уничтожена через раскулачивание и высылки. В докладной ЦК КП(б)Б «О росте коллективизации в БССР» отмечалось, что в отдельных колхозах перенасыщенность землей доходит до 30,44 га и даже 53,6 га на двор, а во дворе — только старые и малые…
Жертвы коллективизации
Я нашла страшный документ, подписанный Александром Червяковым. Он касается ситуации с беспризорниками в Беларуси. Червяков пишет, что на 1935 год через приемники прошло 7 тысяч детей из Беларуси, Украины и приграничных регионов России. 70% из них — жители сельской местности, дети раскулаченных, сосланных и репрессированных, а также дети обедневших единоличников, что бросили свое хозяйство и семью. Ситуация с детской преступностью, согласно документу, действительно страшная.
Но сообщается это не с целью исправления ситуации, но чтобы подчеркнуть необходимость срочной ликвидации этого порочного явления. Фактически, это обоснование необходимости высшей меры наказания для детей с 12-летнего возраста, что вводилось законом от 7 апреля 1935 г.
Государство не могло справиться с беспризорниками, которых само и породило.
Война против крестьянства привела к голоду в СССР. В Беларуси наибольших размеров он достиг в Полесье. После голода сведений о массовых выступлениях против коллективизации уже нет в спецдокладных. Однако нельзя сказать, что крестьянство смирилось с колхозами. Органы ОГПУ-НКВД в БССР от 1 января 1933 до 10 сентября 1934 зарегистрировали 1163 террористических акта в деревне (среди них 117 убийств активистов и 861 поджог колхозов и колхозных дворов). Естественно, не все случаи были терактами: могли быть факты неаккуратного обращения с огнем, а пьяная драка, когда пострадали партийные работники, расценивалась как террор.
Пик количества жертв репрессий пришелся на 1937 год. В этом году проходила операция на основании приказа НКВД №447, которая касалась кулаков и антисоветских элементов. Наверху была определена численность кулаков, которых необходимо арестовать, и каждый район получил квоту. По БССР 10000 нужно было арестовать по второй категории, 2000 — по первой (вторая означало заключение, первая — расстрел). Через некоторое время из мест пошли запросы: «У нас врагов гораздо больше, увеличьте нам квоты». На проведение операции отводилось 4 месяца. Однако она не закончилась в срок и длилась 14 месяцев. В результате по БССР было осуждено 24 209 человек, из них 6869 — к смертной казни.
Одновременно в 1937 происходили «национальные» операции: против поляков, немцев, латышей, литовцев. В их число, конечно, попадали и белорусы. Так, «поляков» в БССР была арестована 21 тысяча человек. Большая часть приговоров по «национальной» операции — расстрельные, ведь людей арестовывали как иностранных шпионов. В Лельчицком районе мне рассказывали, как за одну ночь в деревне при границе забрали всех мужчин.
В общем с июня 1937 до ноября 1938 г. НКВД Беларуси арестовал не менее 54 845 человек, из них более 27 391 было расстреляно.
Важный момент, недооцененный исследователями: БССР рассматривалась как буферная зона между враждебным Западом и социалистическим государством, самый большой отрезок границы СССР с западным миром. Здесь осуществлялся целый комплекс мероприятий по зачистке. И репрессии, и коллективизация происходили особенно жестко.
«Везде орудуют бабы»
Выступления против коллективизации в 1930-1932 по масштабам можно сравнить с гражданской войной. Они показывают, что крестьяне 1930-х не мирились с советской системой.
Сопротивление достигло апогея в марте 1930 года. Для подавления власти воспользовались даже армией. Так, в Лельчицкий район был направлен кавалерийский эскадрон, в Житковичский — красноармейский отряд, в деревню Лясковичи Петриковского — отряд милиции и подразделение пограничных войск с двумя пулеметами.
Одновременно с учреждением колхозов закрывались церкви, и это было мобилизующим фактором для крестьян. Их обычный стихийный бунт изменил со временем характер — в 1932-м он был уже более отчаянный и беспощадный. Страна стояла на грани голода. Вооруженные кольями и вилами ломали замки, разбирали крыши колхозных амбаров, чтобы взять семена и инвентарь. Иногда председатели колхозов и активисты, которые пытались остановить односельчан, сами страдали. В одно время районе Могилевского округа крестьяне разгромили сельсовет, выбрали старосту и постановили десять самых активных комсомольцев повесить, а еще десять выгнать.
Власти констатировали: бунтовщики имеют высокую степень организации. Крестьяне перед выступлением конспиративно создавали «пятерки», комитеты, разбор имущества начинался одновременно по всему району, у крестьян даже были списки: кто сколько и чего сдал, согласно с ними и получали свое назад.
Отмечалось, что мужчины находятся в стороне от активных действий, а «везде орудуют бабы». Для мужчин участие в сопротивлении был большим риском — их сразу приговаривали к расстрелу. А женщины рассматривались как «темные», «забитые», «склонные к истерии». Их также арестовывали, но не всех — одну-две на деревню.
Причитания по заготовкам
Власти отмечали форму специфического женского сопротивления — причитания. Во время сбора налога или проведения заготовок бабы начинали рыдать, что напали бандиты, слезами и причитаниями всей семьей, умоляли на коленях о пощаде, угрожали убить и детей (бросались с топором на детей, хватали веревки и бежали вешаться в сарай), на такой вопль собирался народ и т.д. Заведующий сельхозотделом ЦК А.Картуков в своем докладе 1932 г. секретарю ЦК КП(б)Б М.Гикало писал, что такая тактика стала неожиданностью для партийной ячейки, «загнала коммунистов в тупик».
В городах также происходили женские массовые акции. Например, стихийный бунт в Борисове 7-9 апреля 1932, сопровождавшийся разгромом хлебных магазинов. То же самое произошло в мае в Витебске.
Было и пассивное сопротивление. Крестьяне быстро поняли, что в колхозе ничего не заработаешь, и говорили: не будем работать. Или: не будем копать картошку, пусть дадут поделить, тогда будем копать. Также органы ОГПУ отмечали «усиление тенденции к индивидуальному сбору урожая», «самовольный захват и раздел в единоличное пользование земли и посевов», «отказ от работы целых групп колхозников», работу как попало, кражи. К этому необходимо добавить массовое уничтожение собственного скота перед вступлением в колхоз.
Власть постоянно доказывала, что именно колхозники являются собственниками и хозяевами обобществленной в колхоз имущества и земли, однако сами крестьяне считали себя только рабочей силой, работающей на колхозных полях ради чьей-то выгоды. Крестьяне Мозырского района в 1932 высказывались, что «это не народная власть, а банда, которая без всяких законов берет что у кого видит».
Кстати, постановление ЦИК и СНК СССР «Об охране государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» от 7 августа 1932 (так называемый «закон о трех колосках») объявило, что все, что принадлежит колхозу, является государственной собственностью, а главным объектом преследования стали именно крестьяне.
Еще одна форма пассивного крестьянского сопротивления — выезд в город, в другие регионы СССР, в Польшу, хоть куда. Бросали свое хозяйство и убегали.
«Хорошо, что убили Кирова, а лучше было бы, чтобы убили Сталина»
Крестьяне Восточной Беларуси даже отказывались от льгот, предлагаемых властями, например, пособие по многодетности иногда рассматривали как продажа детей государству. Злобно реагировали на перемены в государственном истеблишменте. Так, на траурном митинге по поводу убийства Кирова ученики 3-го класса Стасевскай школы Витебского района пересказывали, очевидно, услышанное дома: «Хорошо, что убили Кирова, а лучше было бы, чтобы убили Сталина».
В 1936 крестьяне отказывались подписывать письмо Сталину в связи с 16-й годовщиной освобождения БССР от поляков, так как «он берет у нас хлеб, масло, молоко». С другой стороны, от властей ждали махинации с подписями. Распространялись слухи, что так собирается подписка на новый заем, а также подписи за Сталина: «Большевики не дураки, скоро нужно царя выбирать, вот сейчас собирают подписи, а потом скажут, что вы его — Сталина — выбрали».
Оппоненты советской власти находились и среди сельской интеллигенции. «Арестовывают всех подозрительных колхозников, так как советская власть не имеет надежды на поддержку крестьянства в случае войны», — говорил учитель Белицевской школы Дзержинского района Качан.
Войны ждали в 20-е и в 30-е: с поляками, с англичанами, с японцами… Советские газеты писали, что не сегодня-завтра война, и надо к ней готовиться. Мол, сдавайте деньги, чтобы делать танки и поддерживать доблестную Красную Армию.
Впрочем, жители Восточной Беларуси не считали, что война — это так уж плохо, если она спасет от колхозов. В 1939 г. в Кормянском районе была обнаружена листовка, подписанная «Гитлер и Муссолини»: «…товарышчы, заклінаем мы: в выпадку нападу на Савецкі Союз со стороны капіталістых краін (Германія, Італія, Японія, Польшча, Англія, Францыя і другія), то нужно ім оказать помач: как сілай, так і харчамі і всемі возможнымі средствамі нужно освободітся от іга советской імперіі…».
***
«Вся советская власть — на куриной ножке» — Коллективизация и ее последствия были воспеты народом в частушках
Устань, Ленін, падзівіся,
Як калгасы нажыліся:
На варотах серп і молат,
А ў калгасах смерць і голад.
Устань-ка, Ленін, падзівіся,
Як у калгасе разжыліся:
Хата ракам, пуня бокам,
А кабыла з адным вокам.
Кабы не было зімы,
Не было бы холаду,
Кабы не было калхоза,
Не было бы голаду.
Трудадні вы, трудадні,
Ах вы, трудадніцы!
Ходзіць бацька без штаноў,
Маці без спадніцы.
Як ў нашым у калхозе
Сядзіць сучка на парозе.
Яна брэша ноч і дзень
— Зарабляе працадзень.
Экспорт хлеба за границу с целью получения валюты для индустриализации отражался следующим образом.
Уся савецкая ўласць —
На курынай ножцы.
Усю пшаніцу за граніцу
— а мы на картошцы.
Некоторые частушки, более оптимистичные, отмечают веру в недолговременность колхозов.
Дзве гармошкі, адзін бубен,
Мы ў калгасе жыць не будзем,
Усю бульбу папячэм
І з калгаса ўцячэм.
Разаб’ецца гаршок
— Рассыпецца каша,
Разбяжыцца калгас
— Зямля будзе наша.
Более 500 крестьянских выступлений
произошло в БССР только за три с половиной месяца 1930-го.
1163 террористических акта в деревне
(среди них 117 убийств активистов и 861 поджог колхозов и колхозных дворов) зарегистрировали органы НКВД с 1 января 1933 по 10 сентября 1934 в БССР.
Для подавления сопротивления
в марте 1930 в Лельчицкий район были направлены кавалерийский эскадрон, в Житковичский — красноармейский отряд, в деревню Лясковичи Петриковского — отряд милиции и подразделение пограничных войск с двумя пулеметами.
Повесить десять комсомольцев,
а еще десять выгнать — решили крестьяне Лучинского района Могилевской округа, разгромив сельсовет и выбрав старосту.
Разгромом хлебных магазинов
сопровождался массовый женский стихийный бунт в Борисове 7-9 апреля 1932.
***
Ирина Романова — историк, кандидат исторических наук, профессор Европейского гуманитарного университета. Занимается историей Беларуси ХХ в., Специализируется на взаимоотношениях общества и советской власти, а также истории повседневности, устной истории. Живет в Минске.
