«Русские отряды рыскали в Литве, убивая и сжигая»: война 1654—1667, когда в Беларуси погиб каждый второй, глазами переводчика на службе московского царя
В российском переводе вышел найденный в архивах захватывающий дневник Кристофа Боуша, служившего в московском Посольском приказе. Страшные страницы посвящены ужасам российской оккупации земель Великого Княжества. Интересно и то, как на историческую арену выходит термин «Беларусь», пишет у себя в фейсбуке руководитель Белорусского института публичной истории Алексей Ластовский.
Дневник переводчика Посольского приказа Кристофа Боуша (1654—1664). Масква: Издательский дом Высшей школы экономики, 2024. Составитель и научный редактор Олег Русаковский
В русском переводе вышел захватывающий текст и важный исторический первоисточник. Причем в электронной версии еще приложен и текст дневника на немецком языке.
К сожалению, оригинальная рукопись дневника не сохранилась, обработана более поздняя копия (датируемая началом XVIII века), которая использовалась немецкими историками, работавшими в Российской академии наук, в частности, Иоганном Георгом Лоттером. Но впоследствии интерес к этому дневнику был утрачен, он затерялся в собраниях библиотеки Академии в Санкт-Петербурге и лишь недавно был вновь отыскан и теперь дошло до его научной публикации.
Чем он может быть интересен и белорусским историкам? Уже по годам его записи легко заметить, что они совпадают со временем войны Московского царства с Речью Посполитой.
Автор дневника себя не обозначил, но содержание с легкостью выдает его профессиональные обязанности (переводчик Посольского приказа — то есть, Министерства иностранных дел тогдашней России), а итинерарий переводчиков приказа позволяет идентифицировать автора Как Кристофа Боуша (или в польской версии — Богуша). Его биография до поступления на службу переводчиком неизвестна, но из содержания можно понять, что
Богуш был подданным польского короля, родным языком его был немецкий, и делается допущение, что он был родом из Курляндии, попал в плен, но в итоге сделал достаточно удачную карьеру в качестве переводчика.
Нет однозначного ответа, что хотел сделать с этим текстом автор, поскольку это не похоже на личный дневник (там индивидуальные моменты максимально закамуфлированы), скорее напоминает заметки профессиональной деятельности с описанием дипломатических переговоров
(которые становятся все более подробными с течением времени, и жаль, что текст копии обрывается, явно не весь текст дневника сохранился).
При этом описание дипломатической жизни встраивается в более широкую рамку описания войны Московии с Речью Посполитой, может быть автор имел амбиции превратить эти заметки в историю этой войны, которая могла бы иметь успех на европейском книжном рынке?
Таким образом, основное достоинство дневника — это описание дипломатических процедур, вначале более краткое, потом все более глубокое, где приводятся аргументы сторон, и автор явно пытается разобраться в этих сложных переговорах различных сил во время войны.
Богуш прекрасно владеет немецким, русским и польским языками, поэтому его компетенции востребованы, и из документов Посольского приказа известно, что зарплаты его постоянно росли.
Что мне интересно, как выстраивалась и менялась идентичность автора, какими категориями он определял своих/чужих. Тут как раз занимает амбивалентность, пребывание в ситуации между, в стране, которую автор дневника считал чужой, хотя при этом уже отождествлял свои трудовые обязанности с «нашими».
Можно говорить о двойной идентичности, что отражается и в двойной лояльности к «Его Царскому Величеству» (Алексею Михайловичу) и «Его Королевскому Величеству» (Яну Казимиру).
При этом симпатии автора безусловно на стороне поляков.
Ведение войны со стороны московитов, по мнению автора, определяется чрезмерной жестокостью, варварством и нарушением договоренностей. Например, захват Дубровны Трубецким описывается следующим образом: «После того, как крепость сдалась под честное слово, вверив свое благополучие вероломному врагу, тот жестоко вырезал тысячу человек без малейшего сожаления, разграбив все имущество и добро. Прочих же, избегнувших острого меча ценой горьких стон и жалоб, он раздал немилосердной солдатне, которая увела их, горестно стенавших, на продажу в вечное рабство. В конце концов он разорил прекраснейший графский город, предав его огню и обратив в руины» (с. 56).
Или далее: «Вообще русские обходились с поляками столь жестоко, что скорее смилостивились бы над собакой или иным животным, чем над людьми из этого народа» (с. 57—58).
Самые ужасающие страницы посвящены голоду, вызванному действиями московских войск: «Голод же, свирепствовавший в Литве, нанес много больший ущерб, особенно в местностях, завоеванных и разоренных московитами, как, например, в окрестностях Минска, Новогрудка, Бреста, Борисова и на Березине… Оставшиеся в живых рассказывали мне, когда я некоторое время спустя проезжал через эту местность, что родители резали и ели своих детей… (детали пропускаю, слишком страшные)… Этот сильный голод был причиной того, что несчастные, до этого скрывавшиеся от врага в лесах и на болотах, толпами бежали к границам Московии, предлагая себя в вечное рабство» (с. 96).
При этом действия жителей Речи Посполитой обычно описываются как благородные, согласные с законом и христианской моралью, с ориентацией на закрепленные права и привилегии. Сравните, каким тоном автор описывает победы войска Речи Посполитой: «Собравшаяся армия вышибла из страны через границу этих жестоких бесчеловечных зверей, которые разорили и опустошили всю их землю и сожрали много человеческого мяса» (с. 132).
Неприязнь к московитам определяет и то, что автор дневника считает достойным передавать из событий, не касающихся ведения войны. Например, на с. 59 упоминаться, что под Москвой «схватили другого монаха из монастыря Возмище, находящегося рядом с замком, за то, что он, будучи в церкви, содомитским образом замучил до смерти мальчика».
Также нещадно обходится автор и со своими соотечественниками, за деньги перешедшими на царскую службу, он называет их «мерзавцами», «они совершили больше жестокостей и непотребств, чем обыкновенно творят татары и язычники» (с. 70). Правда, это не мешало автору регулярно писать челобитные о повышении зарплаты за свои услуги, что, однако, на страницах дневника не упоминается. Достается и перешедшим на московскую сторону казакам: «27 июля безбожный Запорожский генерал Богдан Хмельницкий, как говорят, умер позорной смертью».
Я не соглашусь здесь с выводами издателя, что постепенно происходила ассимиляция и инвективы в сторону московитов со временем утихают. Например, уже в конце сохранившегося текста дневника за 1664 год можем встретить обычную риторику:
«русские отряды рыскали в Литве, убивая с бесчеловечной жестокостью, сжигая и подвергая разнообразным мучениям.
Воистину можно свидетельствовать, что в эти несколько дней из армии, стоявшей под Дубровной, в Москву отправили в вечное рабство около десяти тысяч женщин и малых детей. Крестьяне же без всякой жалости принуждены были отдавать свои жизни под саблями» (с. 218).
Еще одна существенная черта этого дневника — культурная география. Если говорить о землях Речи Посполитой, то автор использует термин «поляки» для обозначения всех жителей страны, при том что он пишет преимущественно о военных действиях, происходивших на территории ВКЛ. Значительно меньшее место занимают термины «Литва/литовский», они преимущественно используются для литовских должностей, и особенно войска.
Особенно интересно, что Богуш достаточно часто использует и термин «Беларусь» (в немецком оригинале — Weißreussen)! Термин этот отсылает к географическому пространству, которое концентрируется вокруг Могилева (но можно считать, что к Беларуси относятся Витебщина с Мстиславщиной).
Но более сложный вопрос, не объясняется ли это употребление такой географической терминологии с символической политикой московских царей, где Белая и Малая Россия были введены в титалатуру с прозрачными территориальными претензиями? Мы помним об амбивалентности позиции автора, он мог применять и нативистскую терминологию, но,
с моей точки зрения, здесь применяются как раз формулы московской внешней политики, что скорее подкрепляет гипотезу, что распространение термина «Белая Русь» на восточную территорию современной Беларуси было во многом результатом московской экспансии.
Могу опередить вопрос [рачительного краеведа] Кастуся Шиталя: Глубокое также несколько раз упоминается на страницах дневника, перемещения переводчика во время дипломатических миссий на переговоры под Вильней проходили и по моим родным местам (вспоминает он и Дуниловичи, например).
Из некоторых недостатков издания отмечу, что не всегда проведена работа по атрибуции упоминаемых мест, например, «24 июля остановились под Дуниловичами, 25-го на дворе Петровича, 25 июля под городком Башна, 26 июля у переправы на Вилии, 27 июля переправились через Вилию и остановились в Михайловском [наверное, имеются в виду Михалишки — НН]. 28-го были в слободе Абрамовича, 29-го под Вильной» (с. 76). С Дуниловичами и Вильней все понятно, но и я не могу определить, что это были за «двор Петровича», «городок Башна» и «слобода Абрамовича». Но комментарий по локализации этих мест отсутствует. Передача названия как «Острабрума» также вызывает вопросы, все же органично было передать название в переводе как «Острая Брама».
Но это не так может и существенно, важно, что напечатан этот источник, где и много информации по дипломатической истории времен войны, и яркая фигура автора. И много крови и насилия одной из самых страшных войн, происходившей на нашей земле.
Читайте также:
Доносчики сейчас дважды подумают
Историки в изгнании создали Белорусский институт публичной истории
Все еще думаете о Римской империи каждый день? Почитайте «Историю Древнего Рима» Мэри Бирд
