Жанн Чубуков на одной из акций протеста в 2020-м году. Как человек, родившийся в России, он иногда приходил туда с российским флагом, чтобы показать, что русские тоже не хотят власти Лукашенко. Фото из архива героя
Как конкретно изменились взгляды за 11 лет?
— Если бы вы задали этот вопрос Жанну из 2014-го, он бы вам ответил конспирологическими штампами, что нашу страну хотят оккупировать эмиссары Запада руками белорусских националистов, чтобы разорвать страну на части и выкачивать из нее ресурсы. Сейчас я считаю, что власть в Беларуси силовым путем захватила и удерживает банда террористов, которая во многом контролируется российским режимом.
Раньше я считал, что ДНР и ЛНР — это люди, которые защищаются от агрессии украинских националистов, а сейчас для меня очевидно, что это была длительная операция по ослаблению важнейших регионов. Конфликт был инспирирован из России для подготовки к войне и оккупации Украины.
Если говорить о Крыме, то я был искренне рад «референдуму», а сейчас считаю, что это просто наглая оккупация целого региона Украины. Если говорить об отношении к белорусской оппозиции, то раньше я считал, что это просто грантососы, которые транслируют идеи национализма, чтобы заработать деньги, или какие-то фанатики. Теперь я понимаю, что люди могут иметь разные взгляды, и это само по себе хорошо. А любая деятельность основывается на личных убеждениях людей и только во вторую очередь на финансовой и иной поддержке со стороны.
Могу так же отметить, в чем мои взгляды не изменились: я не принимаю насилия и принуждения.
Что повлияло на внутреннюю трансформацию?
— Я бы назвал четыре основных события. Первое — это когда на фоне тяжелого финансового кризиса подняли пенсионный возраст. Само по себе это следовало бы сделать, но не в такой ситуации. Когда граждане остро нуждаются в поддержке и защите государства, их просто взяли и начали «доить», чтобы сохранить свои бюджетные планы.
Второе — это изменение сферы деятельности: я уволился из университета, где мне на вопрос «как мне ребенка на эту зарплату кормить?» отвечали: «Потерпите, так все живут, а если не нравится — езжайте в свой Мухосранск» (это дословно). То есть на местах отдельные администраторы столь обнаглели, что позволяют себе с улыбочкой плевать на самые базовые потребности людей.
Я закончил курсы, начал работать программистом и оказалось (о чудо!), что работать можно головой, без авралов, можно расти карьерно и финансово. Если можно в ІТ, то почему нельзя в государственной науке? Суть работы в моем случае очень похожа, я — Data Scientist. Может быть, кто-то обманывает?
Кроме того, я научился пользоваться своей головой в принятии решений — применил свои аналитические навыки и программирование, чтобы собирать информацию и анализировать ее самостоятельно и критически, а не полагаться на мнения «экспертов» и пропаганды.
Третье — пандемия. Казалось бы, вот оно, золотое время, когда нужно включить всю жесткость вертикали вовсю и применить ее на пользу: локдаун, маски, тесты, вакцинация, карантинные и эпидемиологические меры… Но оказалось, что продажи водки, имитация активной деятельности предприятий и создание образа спокойствия и стабильности перед выборами важнее жизни людей.
Мои быстро построенные модели показывали, что только к сентябрю 2020-го будет инфицировано до 800 тысяч людей, а около 60 тысяч умрут. А из телевизора «водка и трактор», «баня», «сами виноваты» и прочее. То есть властям настолько наплевать на свой народ, что для поддержания хорошей мины они готовы пожертвовать десятками тысяч жизней своих граждан.
И ладно бы сами ничего не делали, но они же еще и волонтерам мешали работать и помогать медикам! Это было для меня возмутительно и абсолютно неприемлемо, когда в стране развернулась страшная пандемия и люди умирают: здесь должно быть не до политических разбирательств, это все потом, прежде всего — жизни людей.
Четвертое: события 2020-го и война в Украине. Мне очень нравилась программа и команда Бабарико. Именно такого человека я хотел видеть в руководстве Беларуси. Поэтому я, как и многие другие, стоял в очередях, чтобы отдать свою подпись. Позже — принимал участие в протестах.
В выходные после убийства Романа Бондаренко, я пошел оказывать медицинскую помощь на «Площадь Перемен» и после этого попал в пыточную ИВС Окрестина и «конюшни» Барановичей (Жанн прислал в редакцию копию протокола, согласно которому он отбыл 13 суток по тогдашней статье 23.34 КоАП — «НН»). Моих знакомых одного за другим начали сажать и увольнять с работы, поэтому я сделал PBH визу (не гуманитарную, чтобы не мешать тем, кто в ней больше нуждается) и переехал в Польшу.
Здесь я иногда ходил на мероприятия диаспоры в поддержку политзаключенных, среди которых были и мои хорошие знакомые, и люди, за которых я голосовал. Иногда помогал людям, которые просили помощи на «Байсол». Когда началась война, я помогал бедным, у меня в квартире жили беженцы из Украины. Сейчас вот помогаю некоторым белорусским инициативам через процент от налогов. Больше всего меня интересует инициатива создания паспорта независимой Беларуси.
За что из прошлого стыдно? Изменил бы что-то, если бы был шанс вернуться назад?
— Я прошел через глубокую внутреннюю трансформацию, получил опыт и активного сторонника власти, и оппозиционной деятельности — через прямое участие. Здесь сложно рассуждать.
Если бы я не увидел, как готовят «политических аналитиков» в Академии управления, то думал бы о чиновниках лучше. Если бы мне неоднократно не угрожали убийством и физической расправой радикально настроенные оппозиционеры, то, может быть, никакого «Антимайдана. Беларусь» и не было бы.
Я реально сталкивался с ситуацией, когда мне писали «когда мы придем к власти, на каждом фонарном столбе будет висеть по москалю». И когда тебе подобное пишут неоднократно (да не только тебе), то вспоминается фраза женщины, пережившей Холокост, «если вам говорят, что вас будут убивать — верьте». Естественно, что в такой ситуации сам начинаешь радикализироваться и искать каких-то единомышленников.
Белорусские власти на тот момент были достаточно пассивны, а я считал, что угроза более чем реальна, поэтому стал искать союзников там, где они были — в среде пророссийских активистов.
Все сильны задним умом: в моменте надо было делать не так, а иначе. Но когда находишься в неопределенности и сталкиваешься с угрозой, то приходится использовать то, что имеешь для защиты своих взглядов, убеждений и просто физической безопасности.
Не могу сказать, что мне за что-то стыдно. Я делал неправильно, но это было из-за дефицита информации и стремительного развития политических конфликтов, в которые я был погружен. Поэтому отношусь к этому как к ошибке.
Как сегодня относится к бело-красно-белому флагу
— К бело-красно-белому флагу я отношусь нейтрально, а от красно-зеленого меня крутит. БЧБ стал для меня одним из знаков протеста, с которым я был и остаюсь согласен. В исторические дискуссии я бы здесь не лез, есть конкретное здесь и сейчас.
Те люди, которых я склонен считать единомышленниками, любят БЧБ. Банда террористов, узурпировавших власть, пользуются КЗ. И еще мне БЧБ больше нравится просто из-за сочетания цветов.
Касательно той давней петиции про «нацистский символ», так я сам из Жлобина, в этом году там умер последний ветеран. Так что ничьи чувства БЧБ уже особо не зацепит. Полагаю, что людей, прошедших через войну, сейчас гораздо больше беспокоит пенсия, качество медицинской помощи и война в соседней стране, чем цвет флага.
Почему уехал из Беларуси
— Я такой же протестующий, как и вы. Так же столкнулся с насилием и пытками за свои убеждения. Я был с вами возле Стелы и на Площади Перемен. Так что, полагаю, что в Беларуси сейчас для меня такой же «рай», как и для вас. С одной небольшой разницей: вы были оппонентом системы всегда, а меня готовили для работы в системе.
Поэтому если вы для системы просто враг, то я — враг в квадрате и предатель, который использовал ресурсы системы не по назначению и выступил против.
Нет ли чувства вины из-за взаимодействия с пророссийскими силами, благодаря которым в том числе в Беларуси происходит то, что происходит
— Было время, когда я достаточно активно взаимодействовал с пророссийскими активистами. Они, кстати, в значительной мере повлияли на мою трансформацию: то, в чем я раньше подозревал белорусскую оппозицию, как оказалось, происходило именно в пророссийском кругу. У меня от этого случился когнитивный диссонанс. Это было очень неприятным для меня открытием, поэтому я через некоторое время приостановил с этими людьми все контакты.
Сам же механизм сети влияния «Россотрудничества» существовал до меня и существует после моего выхода из этой системы. Мне эти люди не понравились.
Был один адекватный независимый человек с убеждениями, Антон Коровин, так он единственный из всей этой группы поехал воевать на стороне ЛНР. Когда он вернулся с войны в Минск, сильно сожалел о своем решении. А потом его убили под Алчевском. Чувствую свою вину, что не смог его тогда отговорить от возвращения на войну.
Продолжает ли еще заниматься политической аналитикой
— Сейчас я не занимаюсь политической аналитикой. Иногда, конечно, меня может интересовать прогноз дальнейшего развития ситуации и я использую свои навыки Data Science и политического анализа, чтобы просчитать влияние политических и военных рисков на экономику и состояние рынков. Но это, скорее, связано с проектной деятельностью и формированием команд под какие-то задания в моей работе.
Иногда бывают проекты, на которые очень сильно может влиять политический фактор: например, обострение конфликта между Израилем и ХАМАС сильно влияет на региональную логистику, изменяет риски для страховых компаний и банков. Или, скажем, война в Украине и агрессивная риторика МИД России влияют на цены аренды в приграничных с Россией регионах Балтики и Скандинавии. Прибытие ЧВК Вагнера в Южный Судан может влиять на цены банковских кредитов в Конго и так далее. Много еще таких примеров.
Читайте также:
«Мыслями жил в СССР». Во время атаки боевиков на Донбассе погиб гражданин Беларуси
«Серьезно похудел, весит, наверное, килограмм 80». Бывший политзаключенный о Викторе Бабарико
