На этот день, 15 августа 2012 года, заступивший на должность президента 20 июля 1994 года Александр Лукашенко находится у власти — день в день — ровно столько, сколько руководил СССР Леонид Брежнев (избран первым секретарем ЦК КПСС 14 октября 1964 — умер 10 ноября 1982). Это — 6 601 день.

Я не то чтобы верю в некую магию цифр, но такой «брежневский» рубеж стал своеобразным поводом, чтоб сравнить и времена, и достижения при Брежневе и при Лукашенко

«Лукашенко лишил мое поколение перспектив» — написал один молодой человек в Фейсбуке. Нелишним будет сравнить оценку молодого современника с тем, как воспринимало Брежнева мое поколение.

Конечно, параллели будут относительны — ведь жизнь за 30 лет изменилась просто фантастически. Фраза типа «Я сейчас в Лондоне и только что выслал тебе письмо, проверь свой почтовый ящик» — в 82-м стала бы надежной путевкой в психиатрическую клинику. Современные технологии изменили мир кардинально, независимо от границ и политического строя.

<...>

Официально, Брежнева избрали первым секретарем на пленуме ЦК в полном соответствии с уставом КПСС. На самом деле, он пришел к власти в результате классического «дворцового переворота» — втянув в сговор других лиц из ближайшего окружения Хрущева и опираясь на главу КГБ Семичастного (который признался в последствии, что отдал приказ руководителям охраны Хрущева «не вмешиваться» — а если бы те сообщили Никите Сергеевичу о заговоре хотя бы за один день, судьба Брежнева была б незавидной). Правды о тех событиях советским людям, конечно же, не сказали — она стала известна через десятилетия. Те, кто поставил на Брежнева, считали его временной фигурой. Большинство из этих людей вскоре были им отодвинуты или отправлены в отставку — но никто не был убит, никого не посадили.

Лукашенко был избран президентом на выборах, которые принято считать свободными; некоторые политологи назвали их даже «народной революцией».
Действительно, как будто все было свободно и прозрачно: сбор подписей, регистрация, избирательная кампания, теледебаты, голосование при наличии наблюдателей на каждом участке. Но в действительности, вся президентская карьера Лукашенко, с самого ее начала, замешана на лжи и нарушениях: ложью был печально известный «антикоррупционный» доклад, с нарушением регламента Верховного Совета были приняты «президентские» статьи Конституции, в бланке для сбора подписей Лукашенко сам указал недостоверные сведения о работе и месте жительства (во времена его президентства будут отказывать в регистрации и за куда меньшие нарушения), вся агиткампания была построена на ложной тезе о бесполезности государственного суверенитета.

Чем дальше анализирую я события 1993—1994 гг. — тем больше убеждаюсь, что в приходе Лукашенко спецслужбы сыграли не второстепенную, а, наоборот, ключевую роль. Но если Брежнев держал КГБ под пристальным партийным контролем, и только в последние годы главный чекист Андропов приобрел политический вес достаточный для того, чтобы после смерти «коммуниста № 2» Суслова занять его место, — то при Лукашенко офицеры спецслужб заняли основные ключевые посты в администрации в первые же годы его правления.

Как позже признавались некоторые его соратники, в 1994 году они рассматривали Лукашенко как временный вариант, как своеобразный «таран», которым можно было «выбить» Кебича и расчистить себе дорогу.
Что касается команды Лукашенко на выборах 1994 года, то можно вспомнить насильственно исчезнувшего Гончара, Лебедько (многократно подвергался арестам, сидел в так называемой «американке» — следственном изоляторе КГБ), Федуту (также сидел в «американке»).

Приход Брежнева не изменил избранный еще при Ленине курс на «построение коммунизма». С приходом же Лукашенко декларируемая Кебичем «интеграция с Россией» ускорилась (позже, в своих мемуарах, Кебич признал, что хотя на выборах они и конкурировали, но главная цель была единой: не допустить к власти Позняка).

Я, естественно, не могу помнить приход Брежнева — мне было два с половиной года. Зато хорошо помню, как на журфаке объявили о его смерти: зачитали письмо и староста сказал «Встать!». Потом лекция продолжалась, как будто ничего и не случилось. А мы с Сергеем Дубавцом стали перекидываться шутливыми записками — не помню уже, что писал Сергей, а у меня было что-то вроде «По крыше барабанил дождь, ну, а у нас скончался вождь» и «Умер Лёня, ну и что же? Юра нам теперь дороже» (Андропов еще не был избран генсеком, но предвидеть это было несложно). <...> Смерть выдающегося деятеля международного коммунистического движения мы с друзьями отметили в нашем общежитии вином «Эрети» по 1 руб.07 коп. за бутылку, конечно же вспоминая анекдоты про Леонида Ильича, которых один мой знакомый знал более пятисот.

Вот в этом была принципиальная разница между тем, как восприняли смерть Брежнева мы и тем, как прощались со Сталиным наши родители: по словам моей матери, вся ее деревня Сидоровичи под Могилевом — плакала. Мать, на тот момент прожившая свои 17 лет при Сталине — не представляла, как теперь жить без Сталина? И что будет дальше? Война? Или — мир?

К 1982 году часть сознательной жизни нашего поколения пришлась на времена Брежнева — но мы хорошо понимали, что с его смертью ничего принципиально нового не произойдет — ни хуже, ни лучше (Андропов, все же, оказался худшим, так как чекисты почувствовали себя хозяевами жизни).

Теперешнее молодое поколение — во всяком случае, значительная его часть — связывает свои надежды с уходом Лукашенко.

Между тем, хотя в последние годы своей жизни Брежнев стал персонажем анекдотов и злых насмешек в виду его очевидной несостоятельности и жажды наград — я не помню, чтобы кто-то хотел его смерти. Если же проводить параллели с сегодняшним днем... Нет, воздержусь от параллелей.

Могут сказать, что по наградам и титулам Лукашенко до Брежнева не дотягивает. Воинское звание Леонида Ильича было определенно четко — маршал Советского Союза. Что означают вышитые золотом погоны на кителе Лукашенко — думаю, не знает и он сам.

Можно продолжить тему «личной скромности»: Брежнев сделал своего сына и зятя первыми заместителями министров и обоих ввел кандидатами в члены ЦК КПСС. Должности значительные — но, по номенклатурным спискам, в первую «сотню» они официально не входили (Я пишу — «сделал», но в действительности это была инициатива подхалимского окружения — Леонид Ильич попросту не сопротивлялся). Лукашенко же сам, своим указом, назначил старшего сына членом Совета безопасности — своеобразного аналога брежневского Политбюро, то есть сам ввел его в первую «десятку».

Жену генсека и мать его детей, Викторию Петровну, при жизни Брежнева советский народ увидел по телевидению раза два-три: в репортажах о визите в Париж и во время голосования на избирательном участке. Супругу Лукашенко и мать его двоих сыновей, Галину Родионовну, за время его президентства белорусский народ не видел ни разу. Мать третьего сына Лукашенко белорусский народ не видел вообще. Ну, а в Париж Лукашенко давно не пускают. И о «выборах» давно все сказано.

Наше поколение при Брежневе не имело того, что было у наших сверстников на Западе. Мы слабо представляли, как живет цивилизованный мир. Накануне последнего экзамена по английскому языку в университете мой словарный запас составлял 146 слов, в которые, кроме pen, table, входили и communism, komsomol — это за пять школьных и четыре университетских года. А — зачем больше? Я понимал, что никогда не попаду дальше ГДР, а читать продававшуюся в советских киосках коммунистическую газету Morning Star — охоты не было.

Сегодня значительная часть молодежи хорошо знает один, а иногда и два иностранных языка. Но в этом — не заслуга Лукашенко, скорее наоборот — многие учат язык для того, чтобы уехать.

Я пишу «при Брежневе» — но, на самом деле, то же самое было бы, если б в 1964 году место главы КПСС занял кто угодно — Подгорный, Суслов, Шелепин... Коммунистический режим не предусматривал для нашего поколения других вариантов. Впрочем, другого пути — кроме как «ленинский путь» —режим в те годы не предусматривал и для генсека.

А вот в 1994-м мог быть выбран совсем другой вариант пути — и можно только мечтать, какой сегодня могла бы стать Беларусь.

Получив в 1964-м СССР как сверхдержаву, Брежнев в 1982-м и оставил ее сверхдержавой — с мощным ядерным потенциалом, огромным количеством ракет и танков. Но в этом государстве, как и при Хрущеве, оставалась не решенной проблема производства дамских чулок, а в магазинах (кроме столиц) наличие колбасы двух сортов уже считалось роскошью. И подвел Леонид Ильич СССР к тому пределу, до которого только и можно было дойти «ленинским путем».

Получив в 1994-м страну с исключительным интеллектуальным потенциалом и уникальной наукоемкой промышленностью — через 18 лет Лукашенко привел ее к состоянию выживания, а эмиграция высококвалифицированных специалистов приобрела угрожающие размеры. При этом экономическая зависимость от Москвы не снизилась, а многократно возросла.

При Брежневе экономика поддерживалась разработкой месторождений нефти и газа, их экспортом и высокими ценами на энергоносители — фактически, Леонид Ильич пользовался тем, что дал господь Бог (или природа, кому как нравится). Но надо признать, что именно при Брежневе началась масштабная разработка месторождений.

Лукашенко эксплуатирует чрезвычайно выгодные геополитические транзитные возможности Беларуси (хотя когда о них говорили депутаты оппозиции БНФ в начале 90-х, он только хихикал) — в наличии этого потенциала нет его заслуги. И хотя чем дальше, тем больше зерна на Западе вынужден был закупать СССР за «нефтедоллары», Леонид Ильич не продавал иностранцам Уренгой или Самотлор — при Лукашенко «Белтрансгаз» уже отдан.

Брежневу не на кого было рассчитывать в противостоянии с Западом (союзники по Варшавскому договору — это так, для бутафории). Лукашенко же знает, что его всегда поддержит Москва, так как Кремль заинтересован в Беларуси. Он был бы заинтересован, даже если бы на территории Беларуси не было ни одного завода, даже если бы не пролегала здесь труба. Даже если бы и людей на этой территории не было. Ведь территория Беларуси — это для России ключевой военно-стратегический плацдарм.

При Брежневе Советский Союз стали называть «империей зла». Лукашенко заслужил персонифицированный титул — «последний диктатор Европы».

По числу политических заключенных Лукашенко может смело поспорить с Брежневым. Во всяком случае, по числу арестов (за одни только сутки в декабре 2010 г. — около 700 человек) он если не превзошел, то сравнялся. Брежнев, правда, мог «похвастаться», что один «его» диссидент (Сахаров) — лауреат Нобелевской премии — но и в этом у Лукашенко неплохие шансы «догнать» Леонида Ильича.

И, наконец, о состоянии белорусского языка и национальной культуры.
Я вовсе не собираюсь идеализировать в этом смысле Брежнева — это при нем в 60-е годы были уничтожены белорусские школы, это он декларировал наличие «единой общности людей — советского народа», и становилось ясно, на каком — едином — языке должен говорить этот народ. Но: тиражи изданий Быкова и Короткевича в 1970-е года на белорусском языке достигали десятков тысяч экземпляров. Как теперь издаются живые классики — хорошо известно: тираж в тысячу уже считается очень хорошим, но Бородулин, Буравкин, Орлов и некоторые другие авторы о государственных издательствах могут только мечтать.

Наконец, я хотел написать, что при Брежневе людей не хватали на улице «неизвестные в штатском» за белорусский язык — но в Беларуси при Брежневе на городских улицах белорусский язык практически и не звучал.

А сейчас он звучит из уст молодого поколения — вопреки усилиям Лукашенко. Поколения, которое, в отличие от нас, тогдашних двадцатилетних, выходит и на Площадь. И в этом, если отбросить все айфоны и другие признаки прогресса, видится мне главная разница между временами брежневскими и днем сегодняшним.

И это дает основания прогнозировать, что следующего — «сталинского» — рекорда (29 лет у власти) нынешний глава Национального олимпийского комитета не достигнет.

Дисквалификация может произойти в любой момент.

Клас
Панылы сорам
Ха-ха
Ого
Сумна
Абуральна

Хочешь поделиться важной информацией анонимно и конфиденциально?