Приводим этот рассказ с сокращениями.
«Посреди музыкальной подборки внезапно заиграл «Магутны Божа»
«Уровень заведения и его персонала стал понятен ещё на подступах, когда нас вели по коридорам. Некоторые камеры были подписаны названиями районов. Одна из надписей гордо гласила «Ленинский. Совецкий».
Какой-то упырь, орущий на женщин и, что самое страшное, громко и регулярно повторяющий «ложите!», устраивал нам тёплый приём и что-то рассказывал про логику и её отсутствие у нас. Мы с моим образованием дружно посмеивались в сторонке.
Камеры в ИВС — камеры класса люкс. Деревянные ортопедические шхонки, экспрессивно выкрашенные в сине-бирюзовый цвет, деревянные скамьи и столики, на которых вырезаны все возможные игры типа шахмат и нард. Первую камеру вспоминаю с некоторым теплом.
Туалет находится прямо в камере и учит тебя ничего не стесняться.
Первое утро на Окрестина началось с подборки беларускамоўнай музыки. Возможно, они ожидали, что это наказание для нас, призванное изгнать демонов и привить правильную любовь к родине. Когда посреди этой подборки внезапно заиграл «Магутны Божа», мы поняли, что они просто тупые.
«Весь персонал Окрестина ведёт себя так, будто мы привели их на эту работу и заставили её делать»
В камерах нас сидело от 15 до 37 человек. В основном мы просидели 25 — 27 человек в 6-местной камере. Это меньше квадратного метра на человека. Всем одновременно встать-сесть было негде. Дышать было, очевидно, нечем. Мы ещё умоляли оставить нам открытой кормушку.
Свет на ночь не выключался («тут вам не детский сад, чтобы вам еще и свет выключали»). Будили в 2 и 4 ночи на перекличку. Подъём в 6 утра.
Мы всё возмущались, что нас ночью мучают этими побудками, а потом к нам подселили крайне храпящих женщин. Тогда мы поняли, что нам не спать мешают, а просто дают ещё один шанс попытаться уснуть первым, если ты до этого не успел…
Передачи политическим не положены. Даже то, что у тебя было с собой в вещах. Зубная паста, щётки, шампунь — не положено. Девочке с очень плохим зрением не передали даже очки. Мне не передали лекарства. Добро пожаловать на Окрестина — мы поможем вам слезть с антидепрессантов.
В ИВС однажды мы выпросили аж две книги на камеру: биографию Леси Украинки и книгу «Я становлюсь мамой». Устроили гадание по книгам. На вопрос «Чем закончится война в Украине?» получили строчку «…Пришли поздравления из Варшавы, Парижа, Берлина…» Аплодировали всей камерой.
В ЦИПе на просьбу дать хоть какую книгу нам ответили: «Ну девочки, вы же сами всё понимаете, вам не положено. У вас и так горе от ума».
Весь персонал Окрестина ведёт себя так, будто мы привели их на эту работу и заставили её делать. Людей, более недовольных своей работой, ещё поискать нужно. Фраза «мы-то с Окрестина выйдем, а они тут останутся» оказалась не таким уж пафосным проклятием.
Фразу «они там свободнее, чем мы тут» в отношении политических я стала ещё больше не понимать. Не знаю, как в других местах, но на Окрестина ты помалкиваешь, самоцензуришься, прячешь себя подальше и пытаешься выжить. Более несвободным себя сложно представить.
«Разваренные в сопли каши и суп на обед из каши на завтрак»
Одна девочка просила таблетки, у неё начиналась мигрень. Её вывели и е**нули головой об стену. М — медицина.
На Окрестина не хватает примерно всего. Ложки на обед только для половины людей — норма. Однажды мы сидели 3 дня без туалетной бумаги и мыла. Выпрашивать мыло и туалетку было отдельным развлечением. Зато хлеба всегда много! И гречки. Вы пробовали гречневый суп с ничем?
Я за 2 недели съела ровно одну тарелку горохового супа. Питалась чаем на завтрак и мякишами хлеба. Мой организм отказался есть то, что дают на Окрестина. Разваренные в сопли каши, микс круп «всё, что завалялось на полке» и суп на обед из каши на завтрак — бон аппетит.
Прокладками можно было пугать мужской персонал и доводить до бешенства медработниц. Однажды врач взбесилась, что слишком много девушек попросили прокладки: «В следующий раз трусы проверять буду, чтобы знать, кому надо». После этого прокладок мы не видели — давали только вату.
Все охранники на Окрестина искренне удивляются тому, что люди не умеют выполнять команды.
До попадания на Окрестина я как-то думала, что многие работают по принципу «ну вы сами всё понимаете, работа такая». А, оказалось, нет — они искренне верят во всю эту дурь. Возникла мысль, что мы действительно тревожим этих людей своим светлым будущим и мешаем им жить в говне.
Единственным лучиком света со стороны этой системы была одна надзирательница, наша святая женщина. Называли мы её так за вежливость, за то, что она приходила и спрашивала «девчонки, как у вас тут дела?», не будила ночью и старалась выбить нам туалетную бумагу с мылом.
«Какое до свидания? Прощайте, бл**ь»
Но самое страшное в Окрестина не условия, а то, когда ты сидишь и не знаешь, выйдешь ли ты.
Зато выписывались мы с Окрестина весело. По протоколу [при задержании] я кричала «Жыве Украина». Надсмотрщик после профилактической беседы на прощание сказал: «Всё, чтобы больше не кричали своё «Жыве Украина». Кричите «Жыве Беларусь», за это меньше дают».
С последним перед выходом надсмотрщиком состоялся лучший разговор эвер:
— До свидания.
— Какое до свидания? Прощайте, бл**ь, чтоб вас тут больше не появлялось.
Ни добавить, ни убавить».
