Фото Ирины Ареховской
«Наша Нива»: Что теперь с вашей правозащитной организацией «Human Constanta»? Чем начиналось и чем закончилось?
Наста Лойко: Ничего не закончилось. Мы продолжаем деятельность.
Мы работаем с 2016 года. Осенью мы зарегистрировались официально. Это было важно, поскольку хотели налаживать коммуникацию и с бизнесом, и с государством. Причем, нужно было согласовать название с чиновниками, и мы очень долго не могли это сделать. Исполком говорил: из этого названия не понятно, чем вы будете заниматься. В итоге, мы принесли им 33 варианта, они стали психовать и угрожать, что могут брать по три варианта и рассматривать их по пять дней.
Но кое-как договорились, и нас зарегистрировали под названием, которое состояло аж из 11 слов: учреждение «Консультационный центр по актуальным международным практикам и их имплементации в праве «Хьюман Константа».
В принципе, мне постоянно виделось много проблем, и я понимала, что имею силы заниматься их решением. Когда я работала в «Весне», это была совсем неблагодарная работа, потому что я занималась людьми, которых бесконечно репрессировали за политические акции. Это было бесконечный круг: одних освобождают, других сажают. И там ты понимаешь, что не можешь ни на что повлиять.
Потом так получилось, что я и еще несколько человек хотели заниматься темами, которыми больше не занимался никто или мало кто занимался, например мигрантами. В период моей работы в «Весне» это было невозможно, потому что с «Весной» не хотели общаться госорганы.
И у нас были свои подходы. Например, принципиально было важно взаимодействовать с абсолютно разными организациями и инициативами, включая государственные.
Мы предлагали ряд изменений в законодательство и некоторые наши предложения даже были учтены!
Например, внесли несколько наших предложений в закон о правовом положении иностранных граждан и лиц без гражданства. Также мы помогали с разработкой закона о персональных данных, правда, часть наших идей не поддержали из-за ситуации в 2020 году.
Мы понимали, что через решение проблем иностранцев в Беларуси можно решить некоторые стратегические проблемы. Объясняю: когда иностранцев содержали в ИВС месяцами, в плохих условиях, то требовать улучшения условия для иностранцев означало требовать улучшения условий для всех в ИВС.
Мы всегда хотели выйти из этой парадигмы противостояния с госорганами. Все же задача правозащитников — напоминать государству о международных обязательствах. Необязательно это делать исключительно в критической форме, можно применять более мягкие подходы.
При этом мы не боялись браться за важные темы. Наша миссия помощи чеченским беженцам в Бресте получилась показательной, так как мы там общались со всеми госорганами, с миграционными службами, с Красным Крестом, с милицией.
Это не была какая-то глобальная поддержка, но контакт найти было можно. Но все очень сильно изменилось в 2020 году. Ситуация очень сильно откатилась назад.
Правда, я столько уже видела тех кризисов, что, кажется, к ним подготовлена. Просто ищешь новые пути работы. Я не представляю, что просто брошу это и перестану заниматься. Тем более сейчас столько вызовов и проблем.
Раньше я видела ситуацию следующим образом. Были темы, за которые я была спокойна, например, действовали хотя бы горячие линии для потерпевших от домашнего насилия, были организации, которые пытались изменить закон по этой проблеме. А были темы, за которые брались мы, потому что никто больше за них не брался.
Сейчас да, все иначе, так как организации ликвидируются. Часть их продолжает деятельность, несмотря на всё, но часть исчезает. Я не представляю, кто будет собирать деньги, чтобы помогать бездомным восстанавливать документы. Раньше была соответствующая программа в «Именах», сегодня — «Имен» больше нет.
С одной стороны я беспокоюсь обо всем этом, но с другой — белорусское общество показало невероятный уровень солидаризации, и я очень надеюсь, что это сработает снова, что вместо организаций появятся другие инициативы.
«НН»: Теперь «Human Constanta» закрыта?
НЛ: Мы в процессе ликвидации. Не можем осуществлять официальную деятельность, но документ, что нас больше нет, еще не получили.
И мы официально заявили, что будем продолжать работу. Статус зарегистрированной организации нам был нужен в первую очередь для коммуникации с государственными органами, с бизнесом, а сегодня это уже невозможно по ряду всем известных причин. Поэтому важными темами мы продолжим заниматься и без регистрации.
Ну и часть команды сейчас не в Беларуси: одни по политическим причинам, другие — нет, но мы адаптируемся и к этому формату работы.
«Есть какое-то психологическое ощущение, что самое страшное уже произошло»
«НН»: Но ты, наверное, понимала, что и за тобой придут. Почему не уехала?
НЛ: Ждала, да. Потому что было понятно, что НГО будут мстить за санкции. Просто потому, что они есть. Единственное, я ждала проблем раньше, где-то в феврале, когда были обыски у «Весны», у БАЖа.
Потом началась зачистка общественных организаций 14 июля и я сильно удивилась, почему не пришли за мной? Но всё оказалось очень банально. Я не пользовалась мобильным телефоном последние полгода — и они просто не могли найти меня из-за этого. Всего одна СМС, что я иду к врачу — и меня задержали прямо возле медцентра «ЛОДЭ». И, как оказалось, я тоже прохожу еще с 13 июля.
[Лойко задержал Департамент финансовых расследований 13 августа. 72 часа она провела за решеткой, вышла в статусе подозреваемой по уголовному делу об уклонении от уплаты налогов. С тех пор находится под подпиской о невыезде и обязательстве о явке. — НН.]
Фото Ирины Ареховской
Когда начались протесты, я придерживалась позиции, что не участвую ни в акциях, ни в инициативных группах, так как занимаюсь правозащитной деятельностью. Я понимала, что за любую активность могут быть репрессии, которые будут мешать мне выполнять мою работу. В женских маршах хотелось принять участие, но сдерживалась. Поэтому раньше не было повода силовикам ко мне приходить.
Я не уезжала, потому что абсолютно уверена, что не занимаюсь ничем противозаконным. Всё, что я делаю, вполне легально, и это актуально именно когда я здесь, в Беларуси.
За последний год-два я периодически выезжала из страны: на неделю, месяц-полтора, просто чтобы побыть в безопасности, без тревожного фона.
Совсем уезжать я не хотела, так как многое проще и удобнее делать, находясь здесь, на месте и я не понимаю, почему вообще должна эмигрировать.
Я понимаю контекст, вижу, что преследуют за акции, за политику. Потом пошли по общественным организациям. Я понимаю, что нашли какие-то документы, что-то нашли, что дало хотя бы формальный повод.
Я же прохожу по делу «Весны». Во время обысков у них изъяли много документов за 2013—2020 гг. Поэтому сейчас по этому делу много фигурантов, все в разных статусах. В том числе и я — как подозреваемая.
Теперь я под подпиской о невыезде. Уезжать нелегально не буду: дорого, нервно, и, еще раз напомню, я же не преступник, чтобы бежать.
Более того, у меня была ситуация, когда я — уже под подпиской — выезжала в Литву в санаторий. Уголовно-процессуальный кодекс позволяет временно выпускать за границу по медицинским показаниям. Я воспользовалась этим, писала ходатайство — и следователь его удовлетворил.
Поэтому возможность остаться за границей даже теперь у меня была, это было легко. Но я не хочу. Вернулась назад и бежать не планирую. Понимаю, что хватает поля деятельности здесь, и я чувствую в себя силы этим заниматься.
И, честно говоря, есть какое-то психологическое ощущение, что самое страшное уже произошло. Ожидание, «придут — не придут» было тяжелым, а теперь даже стало как-то спокойнее. Я провела трое суток на Окрестина, и вышла в статусе подозреваемой. Надеюсь, что хотя бы до суда меня трогать уже не будут, а там — или сделают меня свидетелем, или обвиняемой. Если бы очень хотели, сделали бы это уже давно. Поэтому пока что живу как обычно, даю комментарии, делаю свое дело.
К тому же, знаю это репрессивное поле и пытаюсь обходить некоторые моменты, так как понимаю, что писать комменты в чатах — это возможность заехать на годы. И мне не сложно этого не делать.
А если что-нибудь случится и меня возьмут под стражу или дадут реальный срок, мне кажется, я психологически уже подготовилась к этому. Просто ввиду того, что столько лет занималась темой политзаключенных.
«НН»: А как не поехать крыше, если ждешь, что могут прийти, разгромить жилье, посадить?
НЛ: Это сложно. Я спасалась тем, что выезжала несколько раз за границу, просто чтобы побыть в покое. И еще советую обращаться за профессиональной помощью — я первый раз в жизни полгода принимала антидепрессанты, чего не делала никогда раньше: накапливается усталость, злость, иногда становится очень тяжело.
И еще спасает поддержка близких, друзей. Ну и работа, когда понимаешь, что у тебя есть свое дело.
«НН»: Как чувствуешь себя после разгрома гражданского общества и слов Лукашенко, что настоящие общественные организации — это «Белая Русь», БРСМ и так далее?
НЛ: Ну сейчас такое впечатление, что государство пилит ветку, на которой сидит. Ведь госорганы контактировали с некоторыми НГО, экологическими например, не потому что это им нравилось, а потому что это гарантировало поступление средств от иностранных организаций и фондов.
После ликвидации организаций многие проекты исчезнут или будут заморожены, и эта слепая месть еще даст о себе знать.
Но меня это не удивило. Госструктуры почти никогда не руководствовались интересами людей. В июле 2020 года я очень хорошо понимала что будет дальше. Я знала, что будут политзаключенные, пытки, смерти. То, чего не ожидала, — что это затянется настолько.
Меня очень поразило, что группы людей, ранее незаметные в обществе, как люди с инвалидностью, начали выходить на улицы и что началась солидаризация. Удивило, что квир-организация подписывала письмо в поддержку Католической церкви, когда не пускали в страну Кондрусевича.
Но я понимала, что будет дальше, насмотревшись за 13 лет правозащитной деятельности на несправедливость со стороны государства. Удивил, конечно, посаженный самолет, такого даже я представить себе не могла.
Остальное для меня не новое. Иногда я даже просто рассказывала людям, для которых это было всё впервые: такое уже было в таком-то году, а такое — в таком-то, а вот такое может быть еще вот так. И для людей был шок. Как? Это всё уже происходило? Как же мы не замечали этого раньше?
