Светлана с мужем. Фото из личного архива
Светлана живет в пригороде Бреста, работает бухгалтером. С мужем они вместе 25 лет.
«Мы жили неподалеку, познакомились через нашего общего приятеля. Потом пару раз еще пересеклись — и завязалось. Своей заботой, вниманием, искренностью, любовью он меня покорил».
Виталий работал слесарем. Мастер на все руки: дом, в котором жила семья, мужчина строил сам.
Сыну Светланы в СИЗО исполнилось 19 лет. Он когда-то занимался в школе олимпийского резерва. Впоследствии, чтобы быть в форме, ходил на тайский бокс, в тренажерный зал. Егор окончил колледж, учился на газоэлектросварщика и месяц как работал по специальности.
«Он брался за любые задания, ответственный, добросовестный. Это то, что я уважаю в людях, и вот такой у меня сын — мне не стыдно. Я им горжусь, и ему об этом пишу», — делится мать.
Милиция пришла за ними 19 августа с самого утра.
«Мы с мужем собирались на работу, пили кофе, а сын еще спал. И тут услышали, что к нам подъехали. Я увидела, что стоят трое или четверо в рубахах. «Мы пришли за вашим сыном», — говорят. Спрашиваю, что случилось. «Он был замечен на акциях». Я уточнила, надолго ли его забирают. Ответили, что на пару часов. Муж поехал с сыном.
Позже Егор набрал меня из РУВД по громкой связи. Сообщил, что проходит по уголовному делу.
Мужу разрешили ехать домой. А потом мне позвонили: подвезите его, надо пообщаться. Сказали не ждать, так как он на несколько дней будет помещен в ИВС».
Но после ИВС обоих не выпустили, поместили в СИЗО Бреста. Долго не могла прийти в себя, признается Светлана. Она осталась с 11-летней дочерью одна.
«Я не верила, что это все серьезно. Очень тяжело было зимой, когда наметало много снега. Невозможно было выехать на машине, вместе с соседями расчищали дорогу. Брат мужа помогает, если я с чем-то не справляюсь, — покосить траву, по дому что-то отремонтировать».
Отца и сына судили по статье 293 УК (участие в массовых беспорядках). По тому делу одновременно судили 10 человек. Брестчан обвиняли в том, что они совершили погромы в городе, забрасывали милицию и их транспорт камнями, тротуарной плиткой, емкостями с краской, наносили удары ногами и руками. Потерпевшими проходили 29 человек. Причиненного ущерба насчитали на 27 тысяч рублей.
10 марта судья Вера Филоник озвучила приговор: по 4 года колонии усиленного режима для отца и сына.
«На суде мне мужа не было видно: конвой настолько оцепил клетку. Но видела сына. Он все смотрел, чтобы я не плакала.
Я пропила успокоительные и действительно держалась на суде. Егор впоследствии писал: «Мам, ты у меня железная леди, мы с папой были в восторге». Хотя когда прокурор запросил срок, я расплакалась, старалась маску натянуть как можно выше, чтобы закрыть глаза.
Им там тяжелее. Меня после заседания успокоят, а они же разойдутся по камерам и будут переживать за меня.
У меня такое ощущение иногда складывалось, что они там больше знают, чем мы здесь. Всегда если они что-то напишут, то так оно и было. Они так и говорили еще до суда: года четыре нам дадут».
После суда мужчин перевели в СИЗО в Барановичах.
«Сын там в карцер попал, не знаю за что. У него было высокое давление — 160 на 110. Это я узнала, когда была на свидании с ним. Он написал, что случилось, только девушке. Наверное, не хотел меня огорчать. Понимаете, пока они не выйдут, я не буду даже иметь представления, что там происходило. На свидании сыну говорила: покажи мне руки до локтей. Хотела убедиться, что его не били».
Об условиях за решеткой ни муж, ни сын особо не рассказывают. «Мама, нам нельзя, поэтому не расспрашивай», — прерывал разговор Егор. В СИЗО у парня завязалась дружба по переписке с девушкой. Они постоянно переписываются. Светлана созванивается с девушкой практически ежедневно, чтобы обменяться новостями.
В июне мужчин этапировали в колонии: Виталия — в Витебск, Егора — в Ивацевичи.
«У мужа с неделю этап был. Точно останавливался в Гродно, так как оттуда мне пришло три письма.
Если долго нет писем, я всегда звоню администрации и спрашиваю, в чем дело. После того как в колонию дозвонилась, сразу лучше с перепиской стало. Муж тогда был на карантине, но ему разрешили позвонить мне на 8 минут.
От сына долго не было писем, и я уже думала, что он в ШИЗО. Сотрудники колонии успокаивают: «Да вы не волнуйтесь, что сын у нас». Говорю: «Да вы что! В свете последних событий я как раз и волнуюсь, что он у вас. Так я точно не чувствую, что он в безопасности».
Знаю, что моим никто не предлагал писать никаких прошений о помиловании. Я им говорила уже: смотрите сами, если напишете, никто не осудит, это ваше право. Сын ответил тогда: я ничего плохого не делал, чтобы просить помилования. Но интересуется, конечно, не слышно ли чего-то об амнистии…
Они 10 месяцев провели в СИЗО — с ума сойти! А им еще сидеть три года. Я не могу смириться с этой мыслью».
