Олег Морхат возглавлял Глубокое с 2010 года. При нем в городе появилась Аллея знаменитых земляков с бюстами Вацлава Ластовского, Язэпа Дроздовича, Юзефа Корсака, — а с центральной площади исчез памятник Ленину.
Морхат — выпускник Горецкой сельхозакадемии, начинал работать в родном колхозе, а потом поездил по области: работал в Браславе, являлся заместителем председателя райисполкома в Чашниках, пережил конфликт и понижение в директора глубокского ПТУ, и наконец возглавил район. Почти на 10 лет.
Местные жители говорят, что до него здесь была серость, а теперь клумбы на каждом шагу, ухоженные аллеи — увлечение главы района цветами превратило весь райцентр в дендропарк. Правда, в последние годы люди стали жаловаться на экономическую ситуацию: трёхдневка, низкие зарплаты.
Совсем недавно Морхата весьма необычным образом сняли с должности, не дав доработать несколько месяцев до отставки с государственной службы по выслуге 20 лет.
А все из-за конфликта с главой облисполкома Николаем Шерстневым, с действиями которого многолетний руководитель Глубокого связывает ухудшение экономики города. Мол, об этом Морхат не стал молчать на заседании в области.
Корреспонденты «Нашей Нивы» приехали в Глубокое и встретились с бывшим мэром Глубокого. Он рассказал об отставке, экономической ситуации да и в целом как работал руководителем района.
Олег Морхат встретил нас на автостанции.
Подавленным не выглядел — наоборот был в хорошем настроении. Ожидая нашу маршрутку из Минска, он в своей старой «Ниве» не сидел, а вышел и стоял рядом с автомобилем. Видимо, человеку, который отработал здесь руководителем 10 лет, интересно наблюдать, как люди реагируют на него такого — оказавшегося вне власти: узнают ли, поздороваются ли?
Радостным же он был, наверное, оттого, что никто при встрече не «плюется»: люди тянут руку и благодарят за работу, интересуются жизнью — здесь не секрет, что после своей внезапной отставки Морхат с гипертоническим кризом попал в больницу.
Конечно, трудно сделать за полдня объективные выводы об отношении населения к бывшему мэру, но что было то было — местные со словами благодарности прерывали наш разговор не раз.
Хотя и не секрет, что многие после отставки Морхата облегченно выдохнули.
«НН»: Расскажите, что за история с вашей отставкой, о которой говорит вся область?
Олег Морхат: Мне позвонили из Совмина, сказали, что нужно отчитаться президенту по указу №320 до 1 сентября. Заместитель министра экономики Александр Червяков предупредил: «Дайте объективную информацию — ляжет на стол Лукашенко!» Смысл в том, что просили сравнить 5 лет при Косинце [предыдущем председателе Витебского облисполкома. — «НН»] и 5 лет при Шерстневе.
Мы собираемся в малом зале исполкома, мне специалисты дают выкладку экономическую, как было при программе Косинцу «Витагро» и при интеграционных структурах АПК Шерстнева.
Цифры, конечно, с моими ощущениями совпадали полностью, но я переспросил: девушки, вы здесь нигде не покривили душой? — «Нигде!» Ну и всё, я стал заложником правды — облисполком схитрил и затребовал документ, чтобы послать через них, чтобы наперед увидеть цифры.
Я отправил черновик, через 2 часа звонит губернатор и давай меня воспитывать: «Вы сами цифры смотрели?» — «Смотрел!» — «Ну и что дальше?» — «А ничего, всё согласно статистическим данным, ничего от себя не приписал».
Глубокский райисполком.
Ну и давай, и давай. Итог разговора был таким, что я понял: курок на меня уже взведен.
Потом было совещание в облисполкоме, спустя какое-то время собрались все председатели исполкомов области, из Минска был вице-премьер Дворник.
Выступила специалист облисполкома с данными статистики: всё расписали, мол, как тут было плохо до Шерстнева, в каком упадке была область, как героически боролись.
Меня аж подкинуло: ну как так?
Выступил Червяков и так дипломатично сказал, мол, указ №320 был необходим, это действительно так, но он был поздно, условия не выполнены, господдержка не оправдана, показатели не выполнены.
И следующее — мол, надо уже готовить следующий указ со списанием долгов, отсрочками и так далее.
Ну и говорит: давайте дадим слово одному из старейших руководителей области из Глубокого.
И я энергично начал с того, что я здесь родился, мне область дорога, дети здесь мои растут и работают, мне дорог и Косинец, я уважаю и Шерстнева, но я не переношу лжи — экономика района с приходом интеграционных структур ухудшилась!
Губернатор перебивает: «Это ты! Ты все развалил, тебя давно надо было убрать!»
Но вице-премьер Дворник его оборвал, сказал мне продолжать.
Я начал приводить факты и примеры на текущий момент.
После того моего выступления я продолжил работать, но с чистой совестью.
Я бы не простил себе пойти на лицемерие и написать, что все у нас отлично — процветаем! — если по факту всё хуже и хуже. Как бы я людям в глаза смотрел?
И вот 29 июля звонит мне сын сказать, что в районе, оказывается, новый руководитель — в новостях сказали. А я-то не знаю! Ни что за человек, ни как так. У меня до пенсии четыре месяца и до дня рождения несколько дней. Очень некрасивый поступок, так не делается.
Я тогда сильно расстроился, а люди начали звонить и выражать поддержку.
Что интересно: несколько лет в области отработал, а только два человека из руководителей райисполкомов позвонили мне тогда, и поздравили те же два. А остальные…
Я же на том совещании от имени всех сказал, они хоть и побоялись поддержать, но хотя бы оценили и позвонили. Пусть у них на совести останется».
***
Здесь следует объяснить, что означает понятие «интеграционная структура АПК».
Это была идея, выдвинутая губернатором Шерстневым с очевидной целью улучшить сельское хозяйство на Витебщине — в этой зоне рискованного земледелия.
Смысл был в том, чтобы создать на базе четырех крупных предприятий области (одно из которых — Глубокский комбикормовый завод) крупные хозяйства за счет объединений и присоединений (по принципу — на сильных навесить слабых) с расчетом, что в таких «сверхколхозах» возникнет взаимопомощь, а посредники исчезнут, производители и переработчики создадут тесный союз.
Интеграционная структура приобрела некоторые черты советских МТСов: дорогую технику централизовали и стали давать в аренду слабым хозяйствам.
Чтобы это все заработало, Лукашенко подписал указ №320, который позволял где-то реструктуризировать, где-то отсрочить, т.е. частично улучшить финансовое состояние проблемных хозяйств.
***
«НН»: Так что же не так с интеграционной структурой?
Олег Морхат: Ситуация сложилась такая, что Глубокое просто-таки нагружали проблемными хозяйствами: с огромными задолженностями, немодернизированными, наконец, просто удаленными — мы везем корма на полоцкую птицефабрику, которую также передали нам, за 70 километров! В то время как в Полоцке есть свой комбикормовый завод.
Я не имею права критиковать губернатора, но имею право спросить: кто писал такой бизнес-план и сосчитал, что отправлять технику за 70 километров будет выгодно? Но это детали.
Смысл в том, что Глубокому для создания интеграционной структуры отдали часть земель Браславского, Шарковщинского и Докшицкого районов. Кто всем управляет? Дирекция на базе комбикормового завода (предыдущих руководителей уволили): всегда в управлении сельского хозяйства было 12 человек, а тут появилась параллельная дирекция на 30 человек с зарплатами, вдвое выше, чем моя — у генерального 4000 рублей, а еще пять заместителей и так далее. Я располагаю цифрами, во что обходится их содержание, и скажу, что за их годовой бюджет мы бы четыре месяца кормили птицефабрику. Даже не берем в расчет то, сколько ушло на смену формы собственности заводов и хозяйств, для того чтобы подчинить их интеграционной структуре.
Морхат отвез нас в Борок — место, где нацисты проводили массовые расстрелы. Как известно, Глубокое было до войны еврейским местечком. Морхат показал, как теперь благоустроено это место памяти. Рассказал, что на этой площадке люди, приезжая на машинах, шашлыки жарили, поэтому пришлось поставить шлагбаум.
Ну и вот, получили мы до 100 тысяч гектаров земли, промышленность и сельское хозяйство в одном управлении. Что происходит дальше?
С созданием интеграционных структур предполагалось, что сильные хозяйства помогут слабым поводить посевную, например, и всё остальное.
Как получается на практике?
Пример хозяйства «Стринадки», которого уже нет: дали в аренду технику для работ. Работу сделали, а оплату потребовали у своей же структуры в виде продукции. И оказалось, что хозяйство и от своей техники отказалось, и должно отдать почти весь урожай в оплату за услуги. Результат — банкротство. И такая же судьба вскоре постигнет несколько других хозяйств.
Идем дальше: а что за технику закупили? Я был мэром — здесь ехали комбайны по городу, а я не знал, что происходит: закупили из оборотных средств МКК 7 комбайнов New Holland — дорогущие, российской техники из Кирова еще 22 единицы — на миллионы, «Ягуары», измельчители, купили.
Но как можно покупать такую технику дорогую, с такой длительной амортизацией, когда в нашем регионе самая низкая урожайность?!
Девять метров жатка, New Holland — он минимум на 40 центнеров с гектара работает, а не на наших 25! Можно на словах сказать, что у нас здесь завтра 70 центнеров вырастет, но они не вырастут. Техника дорогая, взятая в лизинг у перекупщиков, которые угрожают: нет будете платить — отберем.
Мой друг на нем ходит и за день намолачивает 6 бункерных тонн — это что такое?
Мы кидаем эту нежную сеялку на глинистые земли: рамы гнутся, сошники рвутся, железо крошится. В тысячах долларов измеряется цена ремонта одной детали!
Ну и то, что New Holland работает на рапсе 5—8 центнеров — это уже преступление!
Отдельная тема российские «кировцы»: ломаются, озимые плохо сеют — сыроватые, словом. И я еще не лезу в такие вопросы, например, а почему покупали у частных структур на миллионы?
Морхата вот критикуют в интернете — 4 миллиона рублей задолженность Глубокского района в Фонд социальной защиты населения.
Но за три года у нас на технику с оборотки забрали 38 миллионов! Что, трудно было оплатить нам 4 миллиона? Кого дураком делают?
Я, председатель, с появлением интеграционной структуры больше не отвечал за деньги!
Идем дальше в чем смысл всех действий — чтобы что-то от земли взять, существует такая цепочка: сначала мы вносим удобрения, потом сажаем, ухаживаем, собираем урожай, кормим бычка и корову, получаем молоко и привесы, загружаем предприятия переработки, продаем, получаем деньги, покрываем расходы, повышаем зарплату.
То есть мы закупаем дорогую технику, чтобы посеять и собрать большой урожай, минимизировав затраты по топливо, затраты времени и так далее. Но чтобы его собрать — надо сначала землю накормить органикой. И вышло, что при внедрении интеграционной структуры АПК эта цепочка начала рваться с первого же пункта — втрое уменьшили внесение органики!
Для бездефицитной почвы надо вносить 14—16 тонн на гектар, мы вносили 5—8 тонн, из них калия — 60%, но калий не главный элемент — тонну его вывозили на квадратный метр, а без азота и фосфора ничего не получится.
Мне губернатор кричит: «А почему вы не вносите сейчас, где вы деньги раньше брали?» Где-то же брали: то с оборотки, то с кредита. Теперь кредит никто не даст — все проблемные предприятия же юридически повисли на интеграционной структуре, там задолженность — не дай бог. Банки плюются. А оборотки нет.
А нет органики — нет и урожая, это аксиома. Соответственно, кормов стало меньше, сокращается поголовье, недогружаются предприятия, люди идут на трёхдневку, зарплата падает. Зарплата же вас интересует? Ну рассказываю. Вот президент говорит, что надо сохранить производство, в это же время в Поставах открывают частный мясокомбинат, который делает то же, что и мы: бьет и морозит. А у нас, с таким огромным перерабатывающим комплексом, на котором провели модернизацию на 13 миллионов, загруженность 35—40%!
Дело в том, что Глубокская интеграционная структура (ГИС) ввиду бедности земель не может сама выработать столько сырья, чтобы его переработать. А те хозяйства, которые поставляли сырье ранее, но вошли в другие зоны или не вошли в структуру вообще, поставлять перестали.
Например, Ушачи поставляют на наш мясокомбинат 6% от реализации поголовья, Докшицы — 24%, Шарковщина, может, 27%, Поставы меньше. Где остальное мясо? Пошло налево — коммерсантам, на Россию.
Мне говорят некоторые соседи, не буду называть: а почему мы должны вам давать мясо, молоко, зерно? Они делают так: продали коммерсанту — ведь он может немножечко больше заплатить, а может, и вперед оплатил, может, еще какая-нибудь схема существует, — и они ему отдали и сегодня как бы выиграли и мне кричат: «А зачем нам кормить Глубокое?»
Нет, так не делается: и вы дотационные, и мы дотационные. У нас 45% дотаций, у вас еще больше. Вы не нас, вы страну кормите!
Это вам сегодня хорошо, вы подороже продали, молодцы, а у нас незагруженных стоят крупные комплексы, и уже область вам дотаций меньше даст в следующий раз, потому что Глубокому надо больше помочь. И где завтра ваша выгода?
На МКК провели модернизацию на 42 миллиона — загрузить не можем! На половину загружаем: можем тысячу тонн, работаем на 400, из них глубокских — максимум 180! Эти предприятия создавались при Союзе на весь этот регион, один район республики не может загрузить их!
Докшицы везут молоко в Гомельскую область! Почему? А я сам не знаю почему! Сырьевые зоны были потеряны, когда пришел Шерстнев!
Комбикормовый завод может перерабатывать 100 тысяч тонн зерна, в прошлом году только глубокского было 14 тысяч тонн, закупили из другого района — 2 тысячи. Это крах! Кто писал бизнес-план?
Соответственно, в первую очередь нет кормов, нет денег на концентраты — корова дает меньше молока, свинья меньше привеса, сокращается поголовье.
Одно влечет за собой другое: если нет комбикормов, то так или иначе некоторые хозяйства будут недоедать, ведь прежде всего они пойдут на крупные комплексы и на птицефабрику.
Мне сейчас вообще думается: как бы это новому руководству постараться и сохранить хотя бы МКК!
Вот на Рогачевский МКК работает 7 сильных районов Гомельщины, а здесь — слабенькие Шарковщина, Браслав и Глубокое. И то мы конкурируем! Впрочем, большинство молокозаводов выпускают цельную «молочку»: кефир, молоко, сметану, йогурты. Это значит, что сегодня мы подоили, а через два-три дня это молоко уже продалось — и деньги на счету. А специфика Глубокого в том, что здесь 75% — это сгущенка. То есть, мы сегодня подоили, еще 2 месяца оно успело отстояться, потом по железной дороге молоко поехало на Кахахстан и Россию, и три месяца у нас оборотки нет. И сырья нет!
Ай, в животноводстве за эти годы не сделали ни-че-го. Ни одной фермы новой не построили, доильного зала не открыли.
И это все не мои слова, все это отражено и в статистике, и от программы Косинца «Витагро» у меня впечатления были превосходные! И резюмирую: в интеграционную структуру вошли не худшие хозяйства района — а экономически они выросли? Нет. Одно обанкротили, в других показатели падают.
«НН»: Так, может, как вы говорите, имеет смысл раскрепостить фермерство, если у государства не получается силами сильных спасать слабых?
Олег Морхат: У нас пока принцип таков: пытаться спасти хозяйство, обвешать его кредитами, а после того как совсем добьем, то отдать частнику за одну базовую. Это разве подход? Я не против фермеров. Им можно и большие земли давать, только с таким условием, что ты здесь работаешь, конечно, как знаешь, но должен обеспечить государству те и те показатели продовольственной безопасности и, может быть, если в районе крупное производство, как у нас, — гарантированно сдать определенный процент государственному заводу. Но, честно говоря, здесь землю под фермерство просят редко: частнику здесь тоже непросто.
«НН»: Вы косвенно упомянули приписки. Большая ли это беда для экономики? Каковы масштабы?
Олег Морхат: Механизмы позволяют это делать. Вот зерно: можно же посчитать амбарный вес, а можно бункерный.
Бункерный — это то, что только что намолотил комбайн: с сорняками, сырое. А если же высушить, почистить, то там до 20% от бункерного веса меньше станет. А как ты запишешь?
Так же и с молоком. Можно немного больше надоев придумать и написать, что у нас теленка хрупкие, надо им больше дать. «Ай, ладно, в тюрьму за это не посадят», — так кто-то может думать, но я вам клянусь: никого никогда приписывать не заставлял!
Но не дам слово, что ни одной приписки не было — всех ведь не проконтролирует, кто там какие сведения предоставил. От страха или еще от чего.
И я считаю, что пока мы не придем к четким экономическим показателям, таких, как прибыль, рентабельность, то все эти буквы и цифры — пустая работа!
Мы уже в сводках дошли до того, что пишем, сколько мы копыт и рогов подрезали, зачем это, кому нужно? А собирает эти данные и управление сельского хозяйства, и интеграционная структура еще дублирует.
«НН»: А как вы оцениваете ту практику, что руководителем района присылают человека, который здесь, может, никогда и не был? Ведь во всем прогрессивном мире мэров избирают жители.
Олег Морхат: С одной стороны, пришел ты в родные места — всё знакомо, всё знаешь. Но! Родственники, одноклассники… К чужому человека как-то уважительнее относятся.
Поэтому не знаю, однозначно не скажешь. Впрочем, если ты толковый, то повсюду состоишься, если балбес и попал по протекции — то в любом месте провалишься.
И точно знаю: пять лет — и человек должен менять работу или выше, или по горизонтали, ну или ниже, если провалился.
Это я засиделся. Потому что управленческие механизмы уже дают сбой.
Где-то твои работники поступают не так, а ты думаешь: мы ведь столько уже вместе прошли, ай, махнул рукой, прощаю. Раз, два — и уже выходит что попало.
А относительно выборов мэра… Знаете, может, и стоит. Есть анекдот, что в советской системе все было хорошо, кроме одного: партия за всех думала.
И главная проблема в работе председателя исполкома какая? Такая, что ты исполнитель. Тебе приказали, спустили, а ты исполняешь и контролируешь. И опять же: кто спустил?
Многие вопросы правительства дублируются облисполкомом.
Я, честно говоря, роль облисполкома не понимаю. Кажется, не такая большая страна, хватило бы управления из министерства, если бы работать напрямую.
В Шумилино, Браславе уже чуть ли не четвертый председатель за несколько лет. И что? Можно тогда и выбирать, все равно они меняются, не успеваешь запомнить.
В Глубоком 30% католиков, 70% православных. У въезда в город с запада стоит католический крест, с востока — православный.
Только избирать не так, что он за трибуной покричал, пришел, а потом ему не понравилось — и бросил. Нет.
Ты дай свое видение программное, напиши бизнес-план, возьми обязательства, подпиши контракт и выполняй. А когда бросаешь избирателей и район — то ответь уголовно.
«НН»: А расскажите, как у вас с кадрами в районе. Он не очень-то населенный. Люди уезжают?
Олег Морхат: Меня вот критикуют: люди ездят на лён, камни выбирать с поля. Ну так камни же собирать надо, не соберем — испортим технику. Но я предлагаю взглянуть с позиции администратора: а кто работать-то будет? Две тысячи человек осталось работать в сельском хозяйстве (я приходил — было четыре тысячи) да еще какие две — там не лучшие кадры, скажем прямо. Сегодня люди ищут денег.
Село на предпоследнем месте по зарплатам — меньше только в сфере образования и культуры. Почему так?
А как-то традиционно повелось, что у крестьян зарплаты были ниже. Считалось, что он сам там картошку посадит, огурцы, свиньи у него есть, и, кажется, он без большого заработка обеспеченный человек, потому что ничего не покупает.
Но портрет крестьянина уже давно не такой, нет зарплат — они уезжают.
На селе сейчас 35% у нас пенсионеры, рождаемость чуть ли не в 2,5 раза ниже смертности. Летом коров некому пасти за 1500 рублей! Цыгане из Столинского района приезжают.
Кто потолковее и помоложе — открывает газету, интернет, ищет объявления о работе. И где только предоставляют жилье — едет туда зарабатывать. Хорошо еще если в Минск — а так в Латвию, Польшу, Россию.
У нас магазин «Санта» не мог долгое время открыться, потому что не могли кассиров и продавцов найти!
Я водителя себе не мог найти три месяца, правда, и зарплата небольшая — 400 рублей.
А основная проблема, кроме оттока людей, — это алкоголь и отсутствие дисциплины.
Я пытался бороться, придумали мы такую систему, когда каждый руководитель закрепляет за собой проблемные семьи. У меня лично было три семьи, все на СОП (в социально опасном положении. — «НН»). Я ездил к ним: родители злоупотребляют, дети недосмотренные. Напились — и некормленные. На какой-то табуретке стоит компьютер!
Я приезжаю: так какие проблемы у тебя на работе? Вез какие-то тетради, мебель списанную отдавали. Поросят дали выращивать! Только становись человеком и работай. Одну семью вытащили, с другой не сложилось — повесился мужик. И ситуация такова, что руководитель даже пьяницу уже не всегда погонит с работы. Кого брать вместо него? Нет кадров, общая безысходность на периферии.
«НН»: Как бороться?
Олег Морхат: Я считаю, что здесь всё от благосостояния: оно растет — и негативные моменты уходят. Пример: когда я работал директором «хабзы», то там контингент вы знаете сами какой. Ну учителя немного сразу побухтели: «колхозник нами будет руководить». Не буду! Буду заместителями своими [руководить]! Так там хозяйство большое было, они у меня начали работать за денежное поощрение, мы и то посадили, и то. Как только у них появились деньги на руках — всё! Меньше приводов столо, дисциплина подскочила вверх. Ведь там раньше денег не держали в руках никогда.
Приезжал прокурор района и спрашивал: а в чем секрет? А секрет — в благосостоянии. Вот как человек себя чувствует, если утром встал и денег нет у него? А погано на душе! Вот я два месяца зарплату не получаю, знаю.
«НН»: Глубокое — один из немногих районных городов, где сохранилась независимая печать. Как у вас выстраивались отношения с негосударственной прессой?
Олег Морхат: Оппозиция у нас сильная! Я хоть и люблю какие-то советские моменты, потому что там родился, но и для нового я не закрыт. Чтобы к Лупачу [Дмитрий Лупач — региональный корреспондент «Белсата». — «НН»] у меня были какие-то вопросы особые? Да нет. Меня только возмущало, что вот они где небудь сфоткают в городе яму — будто я о ней не знаю! — и напишут, что мер не принимается. Да денег нет! Знаете как, люди обращения пишут — у того забор, у того крыша, канаву засыпать, еще что-то. Знаете, обидно. Всем хочешь помочь, но ресурса нет. А оппозиция меня за это и так, и этак. Говорю: мужики, вы хоть цветок в городе посадите! А только критикуете. А потом они не стали не успевать за тем, что делалось в городе, подобрели. Два года назад они были у меня на приеме, на совещания приходили, я не запрещал. Всё равно шпильки вставляли. Но кровь я не пускал им, никаких конфликтов не было за 10 лет. Лупач же и баллотировался с Андрейченко три года назад. И теперь я здороваюсь за руку. Был, правда, момент, когда флаг бело-красно-белый в каком-то местечке вывесили, но там были вопросы со стороны правоохранителей.
Я скажу, и они лишний раз уже и не хотели меня ранить, понимая, что в районе многое делается. Не травили. Я не сторонник того, чтобы присылать проверки, милицию, надеюсь на справедливость.
И я убежден, что никаких там махинаций на выборах не было. Андрейченко — большой авторитет, он работал губернатором.
Много помощи оказывал, просто из кабинета набирал, чтобы какую-то операцию сделать на сердце, когда к нему на прием приходили еще во время агитации — человек с обширными связями.
Конечно, нам хотелось потише, но было бы некрасиво, если бы Андрейченко шел без альтернативы, Лупач также голосов взял прилично. [Андрейченко баллотировался три раза подряд, каждый раз избирательная комиссия насчитывала ему 86—87%. Лупач в 2016 году получил 2,8%. — «НН».]
«НН»: Вот вы нас везете, и мы с Коммунистической выезжаем на Советскую — неужели настолько бедна на личности и события Глубокская земля, что нет имен, чтобы назвать улицу? Даже Юзеф Корсак, который возвел знаменитые глубокские «зеркальные» храмы, довольствуется каким-то коротеньким переулочком на окраине города.
Олег Морхат: Предложения есть, они все у меня лежали — где Виленская, где Полоцкая, краеведы все предоставили.
Я готов был на все это, я понимаю, что рано или поздно всем по всей стране это придется делать, но это деньги!
У нас бюджет дотационный, ладно, если бы это было только табличку сменить — там много процедур и переименований в документации.
Все ждут благоприятного времени, когда можно будет на это средств выделить и не переживать, что вот кто-то из-за этого недоел, недополучил.
И Корсак достоин уважения, безусловно! Такая судьба у человека, что он эти храмы построил, а его прах из костела, когда его перевели в православие, выбросили, и никто не знает, где его кости лежат — такая судьба человеческая.
Кстати, обратите внимание на главную площадь — Ленина нет на ней. Ленина убрал почти сразу, как только стал председателем исполкома. Ну что это такое — Ленин на площади между храмами стоит! Как он о вере говорил?
Словом, ко Дню письменности его оттуда я убрал, а территорию начали готовить под Аллею знаменитых земляков. Ленин исчез — коммунисты на дыбы: «Как это?» Их еще оставалось тогда, всех тех, кто в партии карьеру делал.
А я говорю: мы Ленина на реставрацию вывезли, а потом вернем в другое место, но денег на реставрацию нет, вот вам расчетный счет — скидывайтесь, если он вам так дорог. Скинулся кто-нибудь? Нет! Один человек может перечислил там ну копеечку буквально, на краску бы не хватило. Эти деньги вернули ему назад. Всё, не реставрировали!
На том месте сделали аллею: там и Игнат Буйницкий, и Вацлав Ластовский, первый премьер-министр Белорусского Народной Республики! Язэп Дроздович. Даже авиаконструктор Сухой. Мы с Гомелем спорили, чей он. А в нашем храме сохранились метрики, что родился он все же в Глубоком. Этого всего могло и не быть, кстати: в то время министром культуры был Павел Латушко, и он чуть не со скандалом заставил [вице-премьера] Анатолия Тозика деньги на эту аллею выделить.
«НН»: У вас здесь всего три школы и одна гимназия была, а теперь, выходит, гимназии в старом понимании не осталось — спасибо «реформам» Карпенко. Какой в этом эффект для города?
Олег Морхат: Я, честно говоря, не могу понять, зачем нам нужны такие реформы.
И что гимназию упразднили — очень плохо к этому отношусь! И родители очень болезненно восприняли, и педагоги. Все-таки это престиж, конкуренция, дисциплина. На олимпиадах результаты дети из гимназии показывали лучшие, как-то была лучшей в области!
Ничего плохого в ней не было, была только проблема, что в одном здании с обычной школой, но мы планировали перевести гимназию в здание профтехлицея, потому что там уже наборы очень слабенькие — скоро закрывать придется. А теперь уже и смысла нет!
НН: А к интеграции с Россией как относитесь?
Олег Морхат: А там что, хорошо? Они нам поставки продукции по надуманным причинам срывали!
