Мне известно, девальвации в стране нет, но все же неделю назад написала у себя в «Фейсбуке» два предложения: «А мне жаль пенсионеров. И не комментируйте «они голосовали». Конечно, прокомментировали.
На следующий день увидела у Юрия Зиссера перепост на эту тему. Женщина описала, как ее мама мучается с давлением и аритмией из-за потерянных денег на пенсионном депозите, и первый комментарий: «Только люди у своих слабых мам и пап постоянно забывают спросить, за кого же они голосовали».
По моим наблюдениям, «как голосовали» в подобных дискуссиях всплывает всегда. При этом никто не сомневается, что это «как» уже давно никем не считается. И все же «вы голосовали, а нам расхлебывай», «вы со своим «абы не было войны» лишили нас будущего», «вас только бесплатный проезд в электричках волнует, а не чем за это расплачиваются». Часто рассуждения переходят к «быдло-народцу», который не озабочен своими правами и свободами, а, наоборот, меняет их на «стабильность» и заполненное брюхо. Просто заполненное, если абы-чем — «значит, так и надо» или «што зробіш».
Знаете, моя бабушка из таких. Правда, когда я о ее ценностях задумываюсь, вспоминаю разговор с двумя белорусскими эмигрантами. Это образованные люди, в 90-е годы все свое время и силы отдавали на желаемые перемены в стране. Жили этим, жертвовали семьей, а потом в один момент поняли, что время ушло, топчутся на месте, «спасибо» никто не скажет, и они захотели пожить «для себя».
Жить для себя хотелось, как ни парадоксально, в «стабильности». Только другого качества, чем на родине. Они уехали за этим в Европу, жить так, как хотят и могли. Ведь имеют право.
Моя бабушка, конечно, другое поколение и другой случай. О переменах в стране не заботилась, о жизненном выборе не задумывалась. Она, старшая из четверых детей, выросла без отца. Папа был выслан в Сибирь. Последнее воспоминание о нем — взмах руки из окна товарного вагона. Маме передали, когда будут этапировать, и она вышла с тремя дочерьми, беременная четвертым ребенком, сыном, к железнодорожным путям попрощаться. Младшие сестры и этого не помнили, только письма с просьбой высылать ему картофельные очистки и собачий жир. По его разумению, эти «продукты» не обеднили бы рацион его большой семьи, которую кормить пришлось одинокой женщине. Он быстро умер там. Потом война, в которую выживали на немецких продуктах — прабабка убирала хаты у немцев, а они передавали еду «киндерам». В 14 лет моя бабушка начала свой трудовой стаж с работы на болоте — добывала торф по пояс в воде. Дальше — колхоз и работа за «палочки», во «вторую смену» у себя в огороде и со скотиной, чтобы обеспечить едой себя и детей.
Главная бабушкина мечта исполнилась: моя мама поступила и окончила университет, «выбилась в люди». А теперь для нее главное — да, стабильность, выраженная в пенсии, да, «абы не было войны», и да, она готова принять любой кризис как должное, не упрекнув власть. Поэтому она в категории «быдло». Только, если внимательно посмотреть, у этого «быдла» с четырьмя классами образования есть достоинство. Как ни странно, его моей бабушке помогает сохранить та самая пенсия, за которую, считается, она его лишилась.
Регулярная пенсия гарантирует ей независимость от детей и внуков, возможность делать им подарки, не стать обузой и в конце концов достойно уйти, оставив «похоронные». Вот в этом ее достоинство. Знаете, имеет право.
У «быдла» есть синоним. «Ты заступаешься за «ватников»? Какие права?! Кого ты хочешь изменить? Шлюх, которые красятся тушью со сбитого самолета?! Уродов, которые расстреливают раненых?! Что значит «с ними так нельзя»? Это война! Их просто нужно вычистить с украинской земли и всё!» — мой друг в ответ на реплику, что у сепаратистов есть права. Честно, я просто наорала на него, что он такой же «ватник». А должна была спокойно спросить: «А в чем же между вами разница? Они ведь также считают, что чистят свою землю от «карателей», и поскольку «укропы» не люди, а уроды, то с ними можно как угодно обращаться и раненых добивать. Если мы претендуем на то, что строим другую систему, где главная ценность — человек, а не абстрактные «идея» или «государство», то любой человек — это одинаковая ценность со всеми правами, а не только тот, что с «правильными» взглядами, соответствующими сегодняшней идеологии. А если «правильные» и «неправильные» для тебя все же существуют, то ты уже в такой системе живешь, просто с другой стороны баррикад, и борешься лишь за то, чтобы поменяться местами».
«Быдло», «ватники» — редко, но я говорила так о людях. О стариках, которые хотят в СССР, о милиционерах, которые избивают людей просто за другие взгляды, о судьях, которые судят «по звонку», а не закону, о депутатах, голосующих «как надо», о водителях с российскими флажками на панели, о тех, кто живет здесь и не считает Беларусь государством, а белорусов нацией.
«Не говори «быдло» о людях. Они делают так или иначе, исходя из своих сегодняшних предпочтений, знаний, видения мира. Завтра они могут стать другими, сделать выбор, за который ты будешь их уважать», — мне повезло это услышать от человека, чья жизнь говорит этими словами.
Это сказала мне чеченка, взрослая девушка, потерявшая на войне мать и двоих 17-летних братьев, несколько лет страстно желавшая достойно умереть, унеся с собой жизни других, готовясь к этому. Я не спросила у нее, что произошло, что она услышала, увидела, почувствовала, чтобы пройти путь от сознания достойной «невесты Аллаха» к тому, кем она стала. Я просто больше никогда не говорю «быдло» и с сожалением смотрю на людей, которые так говорят. Пока так говорят — мало шансов на перемены. Наши ожидания от людей создают нашу реальность.
«Если человека долго называть свиньей, он в конце концов захрюкает», — повторяла моя учительница русской литературы в 5-м классе. «Если мы принимаем человека таким, какой он есть, мы делаем его хуже; если мы принимаем его таким, каким он должен быть, мы помогаем ему стать таковым», — писал Гете.
«Поэтому если вы не признаете в человеке его желание иметь значение, его поиск значения, вы делаете его хуже, а если вы допускаете в этом так называемом уголовнике или несовершеннолетнем преступнике, или наркомане наличие хотя бы искры поиска значения… Давайте допустим это! И тогда вы вызовете у него это, вы заставите его стать тем, кем он в принципе может стать», — дополнял, цитируя Гете, на своих лекциях всемирно известный ученый Виктор Франкл. Это доказывали многие ученые в своих трудах и экспериментах, но Франкл утверждал это не из лабораторий, а имея уникальный опыт психолога, прошедшего концлагеря нацистов, практикующего там вместе с коллегами на грани смерти.
«Вы все стесняетесь спросить, помогаю ли я «ватникам»? Да, конечно. Всем. Мне все равно, каких эти люди взглядов. Да и пока я выясняю, не больны ли дети, есть ли чем укрываться, нужен ли обогреватель, есть ли детям что кушать, мне некогда спросить о политических предпочтениях и взглядах на национальную идею.
Всем напоминаю, что воюет Украина с Россией, а не со своими гражданами. Плевать на их политические взгляды, им нужно помогать. Они имеют такое же право на достойную жизнь, гарантированное конституцией. Вы помните, как все запали на логотип «Единая страна» по всем каналам? Помните, как красили заборы синим и желтым? Помните, как все заклеивали социальной рекламой о том, что мы одна страна? Грош — вот цена всему этому единству, если мы не полюбим их, а они не полюбят нас», — волонтер из Херсона говорит это своим согражданам. Просто, как чеченка, Гете и Франкл, она допускает, что ее сограждане, сегодня готовые убивать, способны любить.
У нас есть выбор, жить ли среди «быдла».
