Светлым пасхальным днем пожаловал я однажды на квартиру к писателю Владимиру Домашевичу. Человека с сильной белорусской сердцевиной, очень мною уважаемого — за смелые выступления в защиту родного языка. За них он при советской власти долгое время ходил с биркой «националиста». И — не спешил оправдываться.
Мог даже поиронизировать по этому поводу где-нибудь на писательском пленуме или съезде: «Когда я говорю дома, на работе, на улице, в магазине по-белорусски — меня называют националистом. Если я хочу, чтобы на родном языке говорили все белорусы, которые живут в республике, то я — националист в квадрате. А если, Боже упаси, я хочу, чтобы по-белорусски научились говорить все, кто приехал к нам и давно живет в Беларуси, то я — националист в кубе».
Так вот, сидим мы с «националистом в кубе» в его просторном кабинете, пьем чай на травах. Мое внимание привлекают полки, плотно заставленные пухлыми папками. Хвалю хозяина за упорядоченный архив, но Владимир Максимович отрицательно матает головой и выкрикивает в глубину квартиры: «Галя, здесь твоей коллекцией интересуются!»
Фото из фейсбука Михаила Скоблы
Вскоре доброжелательная хозяйка кладет передо мной на стол одну из папок. В ней — альбом с образцами пасхальных писанок. Их много, у меня глаза разбегаются. Спрашиваю у госпожи Галины —сколько же писанок в вашей коллекции?
Ответ меня просто ошеломил — «500 альбомов по 500 образцов в каждом, всего 250 000 писанок». Двести пятьдесят тысяч! И каждый узор надо было придумать (рисунки не повторяются), кропотливо вырисовать разноцветными красками!
Рассматривал я ту уникальную коллекцию и диву давался. То фигурные полоски, то крестообразные цветы сирени, то васильки, ведь не зря в народе говорили: «няма цвяточка над васілёчка». Попали на писанки и братья наши меньшие — цыплята, голубки, котики, зайчики, собачки (волочебные яйца украшались такими рисунками, чтобы развлечь детей).
На некоторых писанках читаю надписи «Христос воскрес!», попадаются и непонятные буквы ВА. «Это сокращенно Веселого Аллилуйя, — объясняет мастерица. — А главный цвет на писанках — красный. Он символизирует жизнь, символизирует из мертвых восстание Иисуса Христа».
Как очарованный, не замечая времени, сидел я над теми писанками — удлиненными, поперечными и косыми. С надписями на разных языках — чтобы поздравлять с Пасхой иностранцев.
Оказывается, Галина Домашевич в свое время окончила Институт иностранных языков, поэтому безошибочно надписывает писанки по-немецки и по-польски, муж помогает сделать надписи по-французски, сын — по-чешски, внучка — по-испански.
Мастерица весело вспоминает, как муж однажды пошел с ее писанками к Владимиру Короткевичу. Ну, похрестосовались они должным образом, разговорились. Владимир Максимович возьми и предложи Владимиру Семеновичу закусить писанками жены. Тот решительно возразил — это же произведения искусства!
А назавтра в квартире Домашевичей прозвучал телефонный звонок: «Это Короткевич. Милая дамочка, ты сама не знаешь, что делаешь! Ты же продолжаешь почти утраченную традицию. Нужно немедленно готовить выставку!»
Единственная в истории Беларуси выставка писанок состоялась, правда, гораздо позже. Помог ее устроить в Красном костеле ксендз Владислав Завальнюк. Восторженные посетители заполнили своими отзывами целую тетрадь, мастерица получила благодарственные письма из зарубежных стран. И — заманчивые предложения. Из Польши написал один искусствовед: «У нас в Гайновке есть белорусский музей, там вашей коллекции — самое место». Подобное предложение пришло и из Литвы: «Этнографический музей готов приобрести ваши писанки, назовите цену». Но Галина Домашевич не захотела продать свои произведения за границу.
Посетил выставку и тогдашний министр культуры Беларуси. Сразу признался, что министерство не имеет денег, чтобы выкупить коллекцию. Мастерица согласилась отдать ее бесплатно, но с условием — чтобы было найдено соответствующее помещение. Помещения не нашлось…
Почти семьдесят лет с кисточкой в руке создавала свою коллекцию Галина Домашевич. А началось ее увлечение писанками в далеком 1935 году, когда она с отцом попала на кухню Радзивиллов в Несвижском дворце и впервые увидела раскрашенные различными узорами яйца. Девочка попыталась повторить те образцы дома. А через четыре года на их Клетчине (как и по всей Беларуси) раскулачивали хутора, многие семьи были вывезены в Сибирь. Отец Галины нашел на разрушенном хуторе тетрадь с образцами писанок и передал его дочери со словами: «Там в Сибири погибнут наши мастера, поэтому надо перенимать их искусство, надо их поминать».
И дочь Галина помянула тех погибших на чужбине неизвестных земляков — 250 000 раз! Не про такую молитву говорят, что она небеса пробивает?
На прощание Владимир и Галина Домашевичи впихнули мне в карман несколько пасхальных яиц. Изумительных писанок и так просто — красных крашенок. Сказали — традиция, волочебная, и отказываться нельзя.
Поехав утром на свою родную Зельвенщину, я теми яйцами-дарами на удивление всем размолотил битки братьев, шуринов и племянников. Оказалось, что Домашевичи вручили мне настоящих крепышей. Жалко было их на закуску пускать — как и Короткевичу…
Давно уже нет на свете моих старших друзей. Ушли они как-то тихонько, один за другим. Что же, цвет жизни осыпается быстро, как яблоневые лепестки в мае. Иногда я снимаю с полки и перечитываю книги Владимира Домашевича «Камень с горы» и «Каждый четвертый», которые он мне подарил. И вспоминаю чудесные писанки его жены Галины, которыми она поминала погибших в Сибири соотечественников…
Читайте также:
«В его доме в углу стоял посох Коласа, на столе — рюмка Купалы … Антураж!»
